– Да так… – неопределенно ответил Смирнов и закурил. – Умыться можно?
– Валяйте, – доктор кивнул на раковину в углу комнаты.
* * *
Отвыкая от морга, Смирнов медленно брел по Нахте без цели. Потом вспомнил про цель и бойко зашагал к закусочной.
У Матильды дым коромыслом: опять косяком пошли шоферы. Она увидела Смирнова, покивала, давая ему знать, что увидела, и кивком же указала на угловой пустовавший в полутьме столик, за которым утром сидел Олег Торопов.
– Все в порядке, мальчики? – громко спросила у зала Матильда. Мальчики-шоферюги без слов – помотали головами, помычали – ответили утвердительно, и она направилась к столу Смирнова. Уселась, спросила, добро усмехнувшись: – Вопросы будете задавать, которые утром задать не успели?
– Если бы вопросы! Просьба, Тилли.
– Просите, – предложила она.
– Ты Коммерцию знаешь?
– Я ею занимаюсь, но не знаю, наверное.
Смирнов заржал, ржал долго, а потом сказал:
– Извини меня, Тилли, я совсем не о том. Директор столовой в леспромхозе Межаков Валерий Евсеевич – твой подчиненный?
– Наоборот, он – мое начальство. Моя закусочная – его филиал.
– Непонятно. Ты – в райцентре, он – в глубинке.
– Очень даже понятно. При таком положении начальников вдвое больше надо. В райторге есть начальник надо мной и начальник над Межаковым. А еще есть начальник над торговой сетью столовая-закусочная. А над всеми тремя начальниками четвертый начальник – начальник общепита.
– Я тебя о Коммерции спрашиваю, а ты мне начальниками голову морочишь! – рассердился Смирнов.
– Коммерция – это Валерий Евсеевич? Ему подходит это прозвище, правда.
– Не прозвище, а кличка, кликуха!
– Вы мне нравитесь, Александр Иванович. Не кричите на меня, пожалуйста!
– Смотри, ты! – восхитился Смирнов. – Глубоко же запрятан немецкий женский бесенок. Сидит в тебе бес, Тилли, сидит!
– А я? – тихо спросила Матильда. – Не бес, который во мне сидит, а я? Я вам нравлюсь?
Вогнала, чертовка, в смущение лихого милиционера. Смирнов подумал и решился ответить так, как все есть:
– Нравишься. Очень.
– Господи, как хорошо, – еще тише сказала Матильда.
– Что – хорошо? – поинтересовался толстокожий мент.
– Что я вам нравлюсь.
– Матильда! – заорал от стойки новоприбывший водила. – Котлеты и сто пятьдесят!
Матильда встала, на ходу погладила смирновскую ладонь, лежавшую на столе, и пошла отпускать котлеты и полторашку! Когда вернулась, то поняла, что Смирнов за этот короткий отрезок времени с лирикой покончил.
– Как ты при необходимости с Коммерцией связываешься? – спросил он.
