Премьера прошла прекрасно. Карп-Джульетта всех дико смешила, она громко и фальшиво орала, показывая девочкам, как надо петь перед камерой, и танцевала как слон, с трудом.
В общежитии уже знали, что она беременна, и все готовы были сыграть ее Джульетту.
Знали все, кроме Гриши.
Однажды Тартюк пришел к ним в комнату днем. Гриша сидел с наушниками за синтезатором. Карпенко лежала.
— Что делать будем? Здрасьте, — сказал Осип Иосифович.
— Когда? — почему-то спросила Кар- пенко.
— А вот когда тебе рожать? Надо же ввод делать в спектакль!
— Тридцать первого декабря.
Гриша сидел с наушниками, неслышно гребя по клавишам, как курица лапами: поиграет и останавливается, соображая, что получилось.
Он и был похож на куру.
Тупой, недогадливый композитор, весь в музыке.
— Ну? Осталось-то две недели!
— А Гриша сыграет, — кивнула на него Карпенко. — Он все знает, я с ним прошла текст. У вас нет на эту роль актрис.
Тартюк вытаращился.
— Гриша! — она потеребила его лапкой.
Кура снял наушники.
— Оденься в костюм, — приказала Карп. — Осип Иосифович, мы специально сделали юбку на резинке… Сапоги уже на него купили… Все есть. Мы все предусмотрели на случай моей болезни.
Гриша, приплясывая и выворачиваясь, воздевая руки, как танцор фламенко, с муками переоделся за дверцей шкафа.
Выглядело все это дико смешно.
Особенно на Григории — грудь горбом, рыжие кудри, зад как два глобуса.
Плохо выбритая землистая рожа, здоровенное паяло.
Вот где выявилась мужская сущность Гриши! Именно в женском наряде.
— Кентавр, — произнес Ося. — Ну хорошо, рожайте, я пошел.
— Рожайте, — усмехнулся Гриша, стягивая с себя кирасу. — Тут еще охо-хо… Лесом да покосом.
— В смысле, — откликнулась Карп.
— Ну еще я новый мюзикл-то когда напишу…
— А, — ответила Карпик.
Она лежала, вся уйдя в свой живот.
Гриша, однако, воспринимал ее полноту как данность.
Мало ли, его жена-педагог вот уж действительно была кентавр.
Гриша ввелся в спектакль через неделю.
Тридцать первого декабря представление закончилось в половину десятого, Гриша позвонил Карпику, телефон не отвечал.
Он стал звонить в общагу, телефон был глухо занят. Занято, занято…
Григорий быстро переоделся, поймал машину, с кучей букетов примчался в общежитие раньше всех.
Горел свет, в коридоре, у телефона, лежала на полу трубка.
На полу было налито.
Лужица вела к выходу от их полуоткрытой двери. Остальные оказались заперты.
Коллектив, видимо, встречал Новый год в театре.
У них в комнате все было вверх дном.
