Долговязый биолог перемахнул через ограду и, дымя трубкой, подошёл.
— Это что-то в воздухе… пока не определил. На некоторые растения воздействует, на другие нет. Рано или поздно я выясню. А пока будьте осторожны и перед тем, как что-то срывать, убедитесь, что у вас есть семена.
— Боже! — ахнул Руперт.
Другие розы тоже утратили своё красное великолепие. Ссохлись, превратившись в чёрно-серые струпья, покрытые резкой сетью вен, которая делала их омерзительными.
Руперт потрясённо перевёл взгляд на сам куст. Тот съёжился и, хлопьями опал на землю, и у их ног внезапно осталась лишь крошечная кучка чёрного пепла.
— Брр! — отшатнувшись, содрогнулась Майк и стала отряхивать волосы и щёку.
Аникстер взглянул на Руперта. Айовец плакал, как плачут мужчины — губы поджаты, прикрытые веками глаза блестят от непролитых слёз.
— Мне жаль, — вздохнул Анникстер и, встряхнув куртку, надел.
— Откуда тебе было знать? Но… — Руперт мазнул ладонью по щеке, — цветов больше нет. Видишь ли, я цветы люблю… точнее, любил.
Майк что-то произнесла, и Дувелл слегка повернулся на голос. Его старое лицо мастерски скрывало чувства. Она что-то подобрала с земли и теперь предлагала их вниманию. Это была маленькая, нескладная гроздь пурпурно-чёрных ягод на толстом, покрытом зазубринами стебле. Уродливая.
— Взгляните, это ведь… почти цветок. Разве нет?
Втыкать находку в волосы она не стала. Та всё равно не удержалась бы на голове. Майк просто стояла и, закусив губу, пихала носком «баклажан».
Дувелл переглянулся с Аникстером. Мгновение они смотрели друг на друга, потом переключились на Руперта, а тот скользнул по штуке в руках Майк и уставился на точку в пустом небе, почти у самого обода далёкого солнца, садившегося на марсианском горизонте.
В памяти Аникстера всплыли слова: «… Даже если у наших правнуков появится вторая голова и так далее, в душе они всё равно будут людьми, совсем как мы, а это главное…» «А что, зая, если… Если в итоге все эти овощи попросту начнут казаться нормальными… Если нам понравится вкус, и все наши мерки…» и то, что осталось невысказанным: «А мы действительно спасли землян? Даже, если брать души? Марс силён, а нас мало. Во что превратят нас столетия? Что мы будем считать прекрасным, а что уродливым? Правильным или неправильным? Может, для нас это тоже изменится? Надо спросить Дувелла».
Но теперь знание во всей своей неопровержимости свалилось на Аникстера. Он понял и, почувствовав себя совсем больным, закрыл глаза.
