Итак, фаворит Григорий Орлов — во дворце, Алексей же Орлов с князем Барятинским и несколькими другими особо доверенными лицами сторожит в Ропше главного пленника, Петра III.
И вот другая записка: всё из того же «дела № 25».
«Матушка милостивая Государыня; здравствовать Вам мы все желаем… Урод наш очень занемог… Как бы сего дня или ночью не умер». Записка, пахнущая убийством. Урод, понятно, Пётр III. «Урод как бы не умер»: вроде бы Екатерину подготавливают к новости, официально скорбной, но сколь же вожделенной!
Орлов с компанией, угадывает мечту «матушки» — ах, если б кто-нибудь избавил от урода. Скажем больше: матушка могла и намекнуть невзначай.
Предположим ещё больше — не написана ли записочка задним числом, чтобы на будущее снять подозрение с царицы?
Это, конечно, гипотеза, предположение, но при взгляде на те листки из «дела № 25» любая жуткая версия покажется вероятной: секретные бумаги отдают зверством, уголовщиной — и обращение Орлова, и, повторяем, пьяный его почерк, и то, что подпись на листке вырвана: это уж постаралась сама матушка, чтобы не было слишком явного следа — уголовщины, убийства…
Где же «философ в 15 лет», умная, дельная девушка, набрасывавшая портрет своей души?
Власть, запахло реальной властью!
Наконец рядом с пятью записочками легла шестая, окончательная, которой в этой папке, в «деле № 25», нет.
И мы точно знаем, с какого дня нет: с 11 ноября 1796 года…
И мы точно знаем, что она была писана на таком же сером, нечистом листе, как и «записочка № 5», и тем же прыгающим, пьяным почерком Алексея Орлова.
И точно знаем, что было написано (вспомним начало этой главы): «Матушка милосердная Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось… Свершилась беда, мы были пьяны и он тоже, он заспорил за столом с князь Фёдором, не успели мы разнять, а его уж и не стало, сами не помним, что делали… Помилуй меня хоть для брата».
Так делались дела летними днями и белыми ночами 1762 года. 6 июля главная угроза екатерининскому самовластию уничтожена.
Рассказ о том дне окончен, но обязательно требует «послесловия».
Воцарение Петра III, а затем Екатерины II рождает надежды на освобождение несчастных холмогорских узников (после 20-летней изоляции!). Принц Антон-Ульрих пишет Екатерине II, называя себя «пылью и прахом», и снова, как прежде в письмах Елизавете, ходатайствует, чтобы дети могли «чему-нибудь учиться».
Екатерина II отвечает, и текст её послания сохранился в черновой рукописи Стасова: «Вашей светлости письмо, мне поданное на сих днях (писала царица Антону), напомянуло ту жалость, которую я всегда о вас и вашей фамилии имела. Я знаю, что бог нас наипаче определил страдание человеческое не токмо облегчить, но и благополучно способствовать, к чему я особливо (не похвалившися перед всем светом) природною мою склонность имею. Но избавление ваше соединено ещё с некоторыми трудностями, которые вашему благоразумию понятны быть могут. Дайте мне время рассмотреть оные, а между тем я буду стараться облегчить ваше заключение моим об вас попечением и помогать детям вашим, оставшимся на свете, в познании закона божия, от которого им и настоящее их бедствие сноснее будет. Не отчаивайтесь о моей к вам милости, с которой я пребываю».
