и прочесть его в «типографском виде» — вещи очень разные!
В самом деле — вот три записочки Петра III своей супруге; последние дни июня 1762 года, Петербург захвачен сторонниками царицы, положение Петра безнадёжное, он пал духом и, собственно говоря, молит о пощаде: возможно, пишет, положив лист бумаги на какой-нибудь барабан,— и подписывает унизительным «votre humble valet» (преданный Вам лакей) вместо «serviteur» (слуга).
«Её величество может быть уверена, что я не буду ни помышлять, ни делать что-либо против её особы и её правления» (по-французски).
По-русски: «Я ещо прошу меня, Ваша вола изполная во всём, отпустить меня в чужеи краи».
Круглый, детский, старательный почерк, малограмотный лепет о пощаде — видеть всё это страшно и жалко. Ни одна из просьб побеждённого уважена не будет. Екатерина и её люди знают закон власти: униженный, раздавленный Пётр III, если его отпустить в Европу, чего доброго, вернётся с армией, найдёт сторонников в России — он всё же внук Петра Великого, а кто такая Екатерина — мелкая немецкая принцесса, восставшая против законного супруга!
Нет, Петра не отпустят; но, кажется, можно сохранить жизнь, запереть в Шлиссельбург, рядом с Иваном Антоновичем, или — в Холмогорах, с остальными Брауншвейгскими…
Да, Елизавета Петровна 25 ноября 1741 года не стала убивать соперников, но она ведь дочь Петра I, её права на власть куда больше, чем у Екатерины.
О Шлиссельбурге говорят, говорят. Но пока что сдавшегося Петра запирают в крепко охраняемом доме в Ропше, близ Ораниенбаума. Пётр безропотно подписывает отречение от престола, а Сенат, высшие сановники, торжественно провозглашает императрицу Екатерину II. Пётр ожидает в Ропше, куда кинет судьба: в родную ли Голштинию, в Шлиссельбург?
Но в том «секретном досье» Екатерины не только записочки её мужа: рядом — дикие, странные, развязные строки пьяным, качающимся почерком пишет Алексей Орлов, который, вместе с братом Григорием, душа, мускульная сила переворота; два весёлых гиганта, способных уложить кулачным ударом быка, два бешеных кутилы, драчуны, красавцы, кумиры гвардейской молодёжи.
О любви, близости принцессы, теперь императрицы Екатерины, и старшего Орлова, Григория, в столице знают все; Гриша расположился во дворце как хозяин — приказывает, назначает, смещает, советует: большинство видит в нём первого министра; некоторые даже мужа императрицы (тут заметим, что Екатерина и Орлов в самом деле думали объявить о своём браке, но не решились: влиятельнейший сановник Никита Панин на вопрос Екатерины, как бы он отнёсся к её свадьбе с Григорием Орловым, отвечал: «Приказание императрицы для нас закон, но кто же станет повиноваться графине Орловой?» Гвардейские «лидеры» намекнули, что не потерпят столь сильного возвышения особы «не царственной», и грозили Грише расправой).
