Украденным ножом я делала зарубки сбоку на кровати. Сколько дней уже прошло, я так и не смогла вспомнить, но предположила, что около десяти. И нацарапала десять коротких черточек на дереве. Кто-нибудь другой, увидев их на кровати, мог решить, что это подсчеты, сколько раз мы занимались на ней сексом.
Твой распорядок дня оказался довольно простым. Ты просыпался рано, в самые прохладные часы, когда свет был еще неярким, серовато-сиреневым. Я слышала, как ты умываешься в ванной. Затем выходишь из дома. Иногда я слышала, как ты чем-то громыхаешь у построек, эхо разносило звуки по округе. Иногда не слышала ничего. И напрягала слух, надеясь различить шум двигателя приближающихся ко мне машин или вертолета. Я заметила, что скучаю по гулу оживленных шоссе. Удивительно, какая тишина здесь царила. Я не привыкла к ней. Пару дней я уже думала, что у меня что-то со слухом. Все привычные звуки как будто вырезали и заглушили. После нескончаемого гудения, которым досаждает жителям Лондон, в пустыне я словно оглохла.
Через несколько часов ты возвращался в дом. Готовил завтрак и чай и всегда предлагал мне. На завтрак было что-то вроде овсянки на воде, с каким-то жареным мясом сверху. Потом ты снова уходил на весь день. Я смотрела, как ты идешь к ближайшей постройке, до которой от дома было метров тридцать. Ты входил в постройку и закрывал дверь. Что ты там делал целыми днями – неизвестно. Почем я знаю, может, там ты держал других похищенных девчонок.
Я забиралась в самый темный и прохладный угол дома – в гостиной рядом с камином. Усевшись, пыталась составить план побега. Я просто не могла сдаться. Понимала: если сдамся – всё кончено.
Когда ты возвращался в дом, то пытался заговорить со мной, но без особого успеха. И не тебе меня в этом винить. Всякий раз, стоило тебе взглянуть на меня, я словно каменела, дыхание учащалось. А когда ты обращался ко мне, я еле сдерживалась, чтобы не завизжать. Но я устраивала себе маленькие испытания. Однажды заставила себя ответить на твой взгляд. В следующий раз – задать тебе вопрос. На тринадцатый вечер я уговорила себя поесть вместе.
Сумерки уже сгустились, когда я вышла из гостиной в кухню. От печки, одной из нескольких в доме, исходил слабый свет; к ней слетались мотыльки и мошки. Ты готовил еду. Сутулился над печкой, что-то сыпал в кастрюлю и быстро помешивал. Кухню освещали две лампы и одна-две свечи, отбрасывавшие тени на стены. Увидев меня, ты улыбнулся, но в сумеречном свете улыбка напомнила оскал.
