Беспокойно и долго тянулись минуты, медленно переходили в часы. Двое бородатых моряков мрачно курили на баке, вглядывались в темные, бесконечные, громоздящиеся по курсу движения судна валы. Опытные контрабандисты были привычны к подобным рейдам, что нередко проводятся в самую ненастную погоду, когда портовый надзиратель сидит дома и играет в кости с квартальным, а офицеры береговой охраны коротают время в своем гарнизоне за картами и чаем, и только беспокойный прожектор маяка однообразными круговыми движениями обводит лучом света волны, да резкими голубоватыми точками мерцают проблесковые огни на стенах и башнях прибрежных крепостей.
Обычно такие лодки не уходят далеко от берега — где-то за мысом или в нескольких километрах в стороне от города, в недосягаемости для прожекторов, всегда дрейфует маленькое грузовое судно, как будто ожидая, когда утром подойдет лоцман, укажет куда швартоваться, поможет завести парусник в залив. Но сегодня никакого судна не было, и шхербот все дальше и дальше уходил в открытое море, в мерцающую беспокойной водой темноту, преодолевая километр за километром, убегая все дальше и дальше от берега. Моряки уже начали беспокоиться — в бесплодном ожидании, гонке по бурной ночной воде проходили часы. Едкий трубочный дым, разъедал губы, одежда отсырела. Вокруг стояла непроглядная мгла. Небо было темным, впереди была только непроглядная чернота. Давно погасли и скрытые непогодой и высокими волнами, оставшиеся где-то далеко позади за кормой, освещающие улицы и набережные города, электрические фонари.
Шхербот шел в никуда, в открытое море, но опытные контрабандисты не задавали вопросов и только тревожно переглянулись, когда Эрсин внезапно зажег фонарь и приказал спускать держащий парус рей.
Матросы повиновались и, когда такелажные работы были завершены, Эрсин молча кивнул Шо. Тот тоже ответил кивком, сложил ладони, коротко поклонившись во мрак, снова сел на колени, взял обеими руками ритуальный нож и обернул его лезвием к себе.
Когда он окончательно затих, к его мертвому телу был прочно привязан поплавок, и моряки сбросили его в воду, Эрсин приказал ставить парус и начал разворачивать судно обратно в сторону Гирты. Но как только матросы снова подняли рей и закончили крепить шкоты, оба внезапно, без единого звука, упали на шканцы с разорванной в клочья грудью и перебитыми спинами.
Эрсин же поудобнее перехватил румпель одной рукой, зажал его всем телом так, чтобы в случае порыва ветра шхербот не перевернулся и, откинувшись на гакаборт, дважды перщелкнул кнопку на своем жезле, что всегда был при нем на поясе в кобуре.
