В конце концов, уже лежа на кровати, утомленный сегодняшними событиями и обидой, он оставил эти бесплодные попытки. Не снимая одежды, укрылся плащом и прикрыл глаза.
Ливень за окном навевал сон. Где-то далеко сверкнула молния. Запоздало прокатился далекий треск грозы.
Последнее что видел детектив, когда Мариса погасила керосиновую лампу и подошла к окну, это вырванную из темноты вспышкой далекой молнии стену комнаты и на ее фоне темную и угрожающе-неподвижную фигуру с застывшим в уродливой, нечеловеческой, полной стремления, отчаяния и злобы лицом, с печальными, почти что плачущими глазами, словно воздетыми в мольбе к темному грозовому небу и ее сжатые на высокой резной спинке стула, напряженные, как будто из последних сил пытающиеся удержаться от чего-то страшного и неминуемого, кулаки.
Он хотел встать, обнять ее, заговорить с ней, узнать, что тревожит ее после всего случившегося, но обида и усталость снова взяли верх и он уснул.
Где-то далеко за стеной тяжело и гулко, как колокола ночного набата, забили часы.
* * *
По темным волнам залива скользил вопреки штормовому предупреждению отчаливший от пристаней в районе Зеленого Мола шхербот. Он вышел еще засветло и теперь, вздымаясь на гребни валов, перекатываясь по ним с носа на корму, уверенно шел в бакштаг, удаляясь от берега в открытое море к северо-западу от Гирты. Патрик Эрсин сидел на корме, зажав под локоть румпель, опытными движениями бывалого морехода вел судно к известной только ему цели. Его глаза пылали оранжевым светом и, словно бы видели в темноте: как только упали сумерки, он приказал двоим матросам, которых взял с собой для помощи с рангоутом, ни под каким предлогом не зажигать установленные по бортам фонари. В ногах у Поверенного, перед мачтой на деревянной решетке, подогнув колени, расположился Шо. В белой рубахе и одной наброшенной на плечи цветастой легкой накидке, прикрыв глаза и сложив руки на коленях, он сидел неподвижно, словно приготовившись к чему-то очень важному и неизбежному. Капли дождя стекали по его застывшему лицу, предавая ему образ замершей в позе медитации статуи из книжки про далекие, полные страшных чудес, лежащие за граню цивилизованного, подвластного христианским монархами и законами мира, земли.
За его широкий, многократно обмотанный вокруг тонкой обнаженной талии белый пояс был заткнут меч. А у колен, на маленькой, специально предназначенной для подобных вещей, укрытой платком с магическими иероглифами скамеечке, лежал остро отточенный ритуальный нож, тускло поблескивающий во мраке, словно отражая свет пронизывающих вселенную, невидимых человеческому глазу, энергий.
