Прежде всего она усердно растирает всю ногу от пальцев до колена резиновым мячом, потом скребет расческой, затем слегка щупает и массирует и, наконец, вставляет между пальцами ног деревянные катушки. Брови у Майки нахмурены, губы сжаты, синие глаза сверкают воодушевлением.
Тася терпеливо все сносит и только кряхтит, когда Майка слишком налегает на расческу.
— Ах, только не царапайте мне пятки, я не могу этого перенести!
— Надо терпеть!
— Но вы делаете мне больно, перестаньте!
— Спокойно, больная, это у вас кризис, вы можете умереть…
И Майка затыкает Тасин рот соской.
В половине третьего девочки уже совсем готовы к отъезду на вокзал.
Они оправляют свои нарядные матроски и тоскливо зевают, не зная, куда себя девать.
— Майка, знаешь, — говорит Тася, взбираясь на стул перед зеркалом, — мой рот уже не растет два года. Волосы растут, глаза растут, а рот все такой же маленький…
Без пяти минут три.
Девочки сидят на окне и, прижавшись носами к стеклу, жадно смотрят на улицу. Вот сию минуту они увидят маму, ее коричневое кожаное пальто, ее толстый портфель с двумя блестящими замками.
— Сейчас мамочка едет в трамвае, — говорит Тася. — Вот она сошла с трамвая возле улицы Гоголя, вот она идет-идет-идет до угла. Вот она идет-идет-идет по улице и входит в парадную. Вот она идет-идет-идет по лестнице, вот она остановилась возле наших дверей и подняла руку к звонку. Вот она сейчас позвонит…
И в самом деле, в эту минуту в передней трещит звонок, и девочки с визгом, хватая по пути свои шапки и пальто, бегут отворять двери.
Но в переднюю входит не мама, а папа, и с ним еще два товарища из его института.
— Ах, это ты, — говорит с досадой Тася. — Как жалко!..
— Чего жалко? — спрашивает папа.
Тася смущается:
— Не то что жалко, а неприятно; если бы это была мама, мы поехали бы на вокзал.
Папа со своими товарищами запирается в комнате, чтобы заниматься, — и в квартире опять становится тихо.
Наконец в половине четвертого появляется мама с огромным букетом ярко-красных цветов.
Девочки совсем было потеряли надежду ее увидеть.
Тася лежит на кровати, засунув голову под подушку. Вера стаскивает с себя нарядную матроску, и только Майка сидит на подоконнике и терпеливо смотрит на улицу.
— Ну, ребятки, собирайтесь! Что это ты, дочка, слезы льешь? — говорит мама, целуя мокрое, заплаканное лицо Таси.
— Ты же сказала, что в три часа! — всхлипывает Тася. — А теперь они уже, наверное, давно уехали…
— Не плачь, без нас не уедут. Поезд уходит в пять двадцать, и мы еще успеем даже заехать к ним в гостиницу.
