– Я смотрю, Варнай собирает не только коллекцию девственниц для Магистра, – печально заметила я, настороженно глядя на варга, помещенного в просторный вольер.
Со стороны казалось, что он может в любой момент выбраться и кинуться на посетителей, но Шелтер заверил, что магия не даст ему покинуть установленные пределы вольера.
Вечера мы проводили в основном дома. Генерал не принимал посетителей, кроме врачей, Этьена и Морана. Остальные его армейские приятели, вероятно, сейчас находились в Палии, но я все равно была рада, что Шелтер предпочел закрыть двери городского дома для визитов. Потому что он не тратил время на посиделки с людьми, которых в глубине души ненавидел, не курил с ними пахучие сигареты и не пил крепкие напитки.
Мы много времени проводили вдвоем. Шелтеру по-прежнему нравилось слушать, как я читаю, он пытался учить меня игре в шахматы, но чаще мы просто разговаривали. Теперь – по-настоящему. Больше ничего не утаивая друг от друга. Он рассказывал мне то, что помнил из своего детства до Магистрата, но старался не углубляться в подробности жизни в казарме «номерков». Я понимала, что это тяжелые воспоминания. Достаточно было посмотреть на его спину, чтобы внутри все похолодело от невольной попытки представить, каково там было.
Однажды я спросила, почему он не уберет шрамы.
– Наверняка маги могут это сделать, тот же Этьен, – предположила я.
Ведь шрама от пулевого ранения за это время почти не осталось.
– Я не хочу их убирать, – признался Шелтер. – Хоть и не вижу их почти, я знаю, что они там. Шрамы помогают мне помнить. Помнить, кто я и каково быть рабом. Когда поднимаешься выше тех, кто еще недавно тебя топтал, велик соблазн стать таким же. Причинять боль в отместку за то, что ее причиняли тебе. Причем всем без разбора. Велик соблазн отступиться, забыть все, что было, и просто жить этой новой жизнью, наслаждаясь властью и роскошью. Но я должен помнить. Помнить, чтобы все изменить.
Больше я не задавала таких вопросов, как не спрашивала о том, как и когда он собирается избавить Варнай и весь континент от гнета Магистрата. Я убеждала себя, что должна просто верить Шелтеру, доверять. Как доверяла, каждую ночь ложась в его постель и занимаясь с ним любовью. Я все еще волновалась за будущее наших детей, но теперь понимала, что именно пыталась мне сказать тогда Арра Холт, указывая на непохожесть Шелтера на других варнайских офицеров.
Время летело быстро, мысли о предстоящей разлуке становилось все труднее игнорировать. И когда до отъезда осталось всего два дня, я окончательно потеряла покой.
