– Потому что это ничего не даст.
В голове словно что-то щелкнуло. Как наяву я снова услышала злой, полный ненависти голос Морана: «Потому что это ничего не даст. Умереть для него слишком легкий выход. Он должен ответить за все, что сделал. Должен видеть, как рушится то, что он построил, и превращается в тлен все, чего он достиг».
Пальцы замерли, не застегнув всего пару пуговиц. Я посмотрела на Шелтера не то с ужасом, не то с восторгом. И по тому, что он снова улыбнулся, поняла: именно это воспоминание он и хотел у меня вызвать. Генерал с самого начала не воспринял мои опасения по поводу Нейба и Морана всерьез, потому что знал наверняка: его подчиненные говорят не о нем. И он в точности знал, о ком шла речь.
Руки сами собой опустились, забыв про последние пуговицы, ноги отказывались держать. Чувствуя на себе взгляд Шелтера, я с трудом добрела до стола, на котором остывал принесенный обед, и опустилась на стул. Глядя только на сцепленные на коленях руки, тихо выдавила:
– Все это… очень неожиданно. Я… Я не знаю, что сказать.
– Ничего не нужно говорить, Мира. Я просто хочу, чтобы ты поняла: это все те самые обстоятельства, которые я упоминал. То, что вынуждает меня выглядеть истинным варнайцем. Еще будучи номерком, я понял, что если ведешь себя не так, как другие, к тебе начинают присматриваться. Это вызывает подозрения, но что еще хуже – ненависть, желание уничтожить.
Генерал несколько секунд стоял на месте, а потом прошел к окну и оказался за моей спиной, как будто ему вдруг стало невыносимо меня видеть.
– Сейчас, конечно, мне проще. Я могу отгородиться ото всех стенами особняков, и о том, что здесь происходит, люди будут знать только с моих слов и слов моих слуг, большинству из которых я полностью доверяю. А тогда вся наша жизнь была на виду. Мы вместе шли в бой, вместе потом получали награду в виде какой-нибудь деревни или города, где нам позволялось творить все, что угодно. Я любил города: там мы разбредались, кто куда, и я мог просто уйти куда-то один. Но в мелких поселениях все видели, кто чем занимается. И то, что я не участвую в насилии над женщинами, быстро замечали. Такое поведение вызывало подозрения. Не берешь свою награду, значит, не чувствуешь себя ее достойным, значит, осуждаешь происходящее. Следовательно, осуждаешь Магистра. Однажды я это отчетливо понял, почувствовал по обращенным на меня взглядам. Тогда я схватил за руку первую попавшуюся девицу, затащил ее в дом, заперся с ней в комнате и велел кричать.
