, направляясь в мечеть к вечерней молитве, и затем так же степенно шли в кафе, где сидели вплоть до сюфюра
{21}. Женщины тоже выходили из дома, накинув на лица покрывала. Они семенили по двое или по трое, освещая себе путь слабым светом фонарей, легонько покачивавшихся от каждого шага. После вечерней трапезы мусульманки обычно заходили друг к дружке потолковать. А дети, почувствовав волю, словно спущенные с цепи дворовые щенки, резвились на улицах, пиная ногами камешки и гоняя их по мостовым. Мальчишки постарше играли в ашиков и дрались дубинками, защищая честь «друга» или «поверенного в тайны».
Каждый вечер после ифтара за Исмаилом заходил соседский мальчик Дзим Туфина, сын мастера, изготовлявшего национальные фески — келешэ{22}. Ребята очень дружили. Дзим был большой пострел и смельчак с отзывчивым сердцем, он отчаянно лупил тиранских сорванцов, бывало, обидно дразнивших Исмаила:
— Эй ты, тоск паршивый!{23}
Он заходил за Исмаилом, и ребята выбегали на улицу играть с другими мальчишками, прихватив с собой шарики на резинках.
Рамазан длился уже десятый день. Дзим пришел после ифтара, взял с собой Исмаила и еще нескольких друзей, и они направились в текке{24} Шеха Дьюзы посмотреть на дервишей рюфаи{25}, самозабвенно молившихся под приглушенные удары барабанов-таламазов. Через окошко текке, окруженной толпой любопытных, ничего нельзя было увидеть. Раздавались только глухие непрерывные удары и вздохи служителей дервишского ордена, такие глубокие, что казалось, они мучительно и тяжко испускают дух. Облепившим оконце зрителям приходилось довольствоваться созерцанием зеленой занавески, за которой, по слухам, рюфаи наносили себе в религиозном экстазе ножевые раны. Они пели, опьяненные собственным неистовством, и снова принимались себя истязать. Насквозь прокалывали себе щеки острием клинка, рассекали кожу живота и тянули свои песнопения, охая и стеная под навязчивые и сильные, как у турецкого барабана, звуки таламазов. Никто не видел самоистязаний рюфаи, никто не знал, правда ли то, что говорили о них. И все-таки люди шли сюда во время рамазана, толкались у окошка текке, надеясь хоть краем глаза увидеть их в молитвенном экстазе.
Исмаил очень жалел этих несчастных дервишей, которые так безжалостно уродовали себя клинком: сколько же крови они теряли! И зачем надо было себя истязать?
— Так велено в Коране.
— А что такое Коран?
Исмаил не знал, что это такое. Небольшую книжку в коричневом переплете, украшенном золотым тисненым орнаментом, — Мулла Камбэри купил ее за одну лиру в Стамбуле у вернувшегося из Каабы
