– Яков, но вы же ранены.
– На мне, как на собаке, все заживает. Да и рана пустяковая, чуть мякоть прихватило. Тянет сильно – только и делов.
– Дел, – грустно поправила Анна.
– Тебе видней, учительница, – обиделся Яков. – А я и грамоте с двадцати лет только учиться начал.
– А до этого?
– Некогда было: побирался, работал подсобным в депо, потом кочегаром на паровозе. А на помощника машиниста экзамен надо было сдавать. Год потел над книжками. Но сдал. И грамматику, и арифметику.
– Значит, вы способный. В таком возрасте учиться – подвиг.
– Подвиг-это точно Но не в способностях сила, сила – в злости. А я злой. Мне главное разозлиться – на тебя ли, на себя ли– все равно. Тогда я черту – кум.
– Яша, по-моему, вы немного хвастун.
– Нет. Трезвый нет. Вот когда выпью, тогда сильно хвастаю. Да и приврать здоров.
– Хорошо, что сами понимаете это.
– А я все понимаю. – Яков решился, наконец: – Аня, просьба у меня к тебе. Да не к тебе. К бабке твоей.
– Вы, оказывается, застенчивый, Яков. Говорите, я слушаю вас.
– Шаровары у меня прострелянные и рваные. И в крови. Проси бабку их зашить и постирать. И гимнастерка грязная. Постирать бы тоже и погладить. А исподнее я сам простирну. Вы только воды принесите и мыла.
– Мне вы свои штаны не доверяете?
– Ты – учительница. И не хочу, чтобы ты мои штаны стирала. – – Это почему же? – звонко спросила Анна. Яков покосился на нее и ответил несерьезно:
– Не догадываешься? Нравишься ты мне очень. Жениться на тебе хочу.
– А штаны только жены и стирают.
– Ты не жена пока. Невеста!
– Глупый ты, Яша. Прямо дурак.
– Ты меня не бойся, Аня. Ей Богу, у нас все по-хорошему будет, – уверил Яков и сразу же попытался обнять се. Анна отодвинулась и сказала:
– Я и не боюсь. А как у нас будет, это уже я сама решу.
– Решай так, чтобы хорошо было. И тебе, и мне.
Анна встала.
– Пойду я. Штаны стирать и решать.
Яков вскочил вдруг, прижал ее к себе, поцеловал.
– Яшка, пусти! По раненной ноге ударю!
Он отпустил ее, и она убежала. Потом лицо ее появилось в оконце.
– Снимай штаны и кидай за дверь. И гимнастерку тоже, я не смотрю.
Лицо в оконце исчезло. Яков рывком стянул гимнастерку, а со штанами возился долго: мешала малоподвижная нога. В рваных окровавленных подштанниках и белой рубахе он подошел к двери, выкинул штаны и гимнастерку, сказал в темноту:
– Чтоб к утру готово было.
* * *
Карательный отряд – взвод, человек тридцать – вышел из леса к концу дня. Ротмистр Кареев (единственный на лошади) сдвинул фуражку на затылок, оглянулся на свою рать, нестрого распорядился:
