От сверхмощных усилителей содрогается брусчатка площади, звук ударяет о диафрагму под живот. Бродят люди, подавляющее большинство с ошалелыми лицами. Даже иностранные туристы шокированы… Оказалось, идет репетиция рок-концерта, который состоится ночью 22 июня. «Не плачь, бейби, бейби, не плачь!» Рок-н-ролл отрицать бессмысленно, я сам посетил за свою жизнь с сотню рок-концертов, был даже приятелем нескольких известных американских рокеров, но на Красной площади?! Есть для этого стадионы, зал Лужников. Ничтожная музыка на священной площади страны — агрессия против символа государственности, против старых камней — расшатывают их тысячи децибел… Французы никогда не устроят рок-концерт у Дома Инвалидов, где помещается музей Армии, у гробницы великого Наполеона…
А исполнители, что же, совсем безмозглые орудия чьего-то замысла? После освобождения Франции от оккупантов французы стригли наголо девок, гулявших с немцами. Тех, кто на Красной площади выл, той самой, где праздновали победу, за которую заплачено 20 миллионами наших жизней, тех стричь мало… Шакалы…
Начало июля. Стою в очереди в кассу в булочной на Бутырской улице. Еду в Приднестровье с Киевского вокзала. Зашел купить хлеба в дорогу. Впереди меня старуха (чистая седая голова, в светлой чистой кофте) долго пересчитывает рубли и трояки трясущимися руками. Снова и снова.
Моложавый старик (белая кепка, седые волосы из-под кепки, костюм с чужого, явно сыновнего плеча, брюки слишком длинные, кошелка из ивовых прутьев в руке), оборачиваясь: «Что, мать, передать боишься?»
Старуха, должно быть, не расслышав, спокойно: «Я черный беру. От белого меня давно отучили».
Старик: «Только на хлеб один уходит целая зарплата, ей-богу… Если взрослому мужчине нужно полбуханки… (не слышно. — Э.Л.) получается, в месяц на семью нужно… 600 рублей только на хлеб?»
Старуха (очень спокойно) закрывает старый кошелек: «К весне умирать буду…» Обернувшись, смотрит на меня. Поясняет мне: «К весне следующего года».
Очередь молчаливая, но не мрачная, даже ветерок гуляет июльский, заворачивая с улицы в магазин. От кассы все идут получать хлеб. Прослеживается железная, закономерная связь между возрастом и покупаемым хлебом. Люди помоложе покупают хлеб белый, дорогой. Старики все больше берут четвертушки и половинки черного. Российское новое общество осуществляет хладнокровный геноцид своих стариков. Стоит жара… Выхожу, и асфальт мягкий под ботинками, иду к метро, размышляя: «Старуха спокойно приготовилась умирать к весне. А что, смерть освобождает от унижений…»
