Я всегда носил с собой Геродота, а Мэдокс – святой в своем браке – «Анну Каренину», постоянно перечитывая эту историю о любви и обмане. Однажды, слишком поздно, чтобы избежать влияния машины, которую мы уже привели в действие, он попытался объяснить мне мир Клифтона, как Толстой описал врага Анны. Передайте мне мою книгу. Послушайте.
«Половина Москвы и Петербурга была родня и приятели Облонского. Он родился в среде тех людей, которые были и стали сильными мира сего. Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке… Следовательно, раздаватели земных благ… все были ему приятели и не могли обойти своего… Нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал»[91].
Караваджо, мне понравилось ваше постукивание по стеклянному шприцу. Когда Хана давала мне морфий впервые в вашем присутствии, вы стояли у окна, и когда она постучала по шприцу, ваша шея дернулась по направлению к нам. Я сразу понял. Точно так же, как влюбленный понимает маскировку других влюбленных.
Женщины хотят от возлюбленного всего. И я очень часто тонул с головой. Так армии исчезают в песках. А там был ее страх за мужа, вера в его благородство, мое старое желание независимости, мои исчезновения, ее подозрения на мой счет, мое неверие в то, что она любит меня. Паранойя и клаустрофобия тайной любви.
– Мне кажется, ты стал жестоким, – сказала она.
– Я не единственный изменник.
– Не думаю, что тебя это волнует – то, что произошло между нами. Ты скользишь мимо всего со страхом и ненавистью к собственничеству – боишься и обладания, и быть обладаемым, и того, что тебя назовут по имени. Думаешь: это добродетель. А я думаю: это жестоко. Если я уйду от тебя, к кому ты пойдешь? Найдешь себе другую?
Я ничего не отвечал.
– Скажи, что нет, черт бы тебя побрал.
Кэтрин всегда хотела слов – любила их, выросла среди них. Слова давали ей ясность, имели причину, форму. А для меня в словах тонули эмоции, как камешки в воде.
Она вернулась к мужу.
– С этого момента, – прошептала она, – мы или найдем, или потеряем наши души.
Даже моря исчезают, а почему не расстаться любовникам? Гавани Эфеса, реки Гераклита исчезли, вместо них остались только наносы. Жена Кандавла стала женой Гигеса. Даже библиотеки горят.
Чем была наша связь? Изменой по отношению к тем, кто окружал нас, или стремлением к другой жизни?
Она вернулась к мужу, а я вернулся к барам.
