После месяца, проведенного в Каире, она стала молчаливой, все время читала, уединялась, как будто что-то произошло или она вдруг открыла удивительное качество человеческой жизни – переменчивость. Впрочем, от женщины и не требуется быть общительной, если она вышла замуж за искателя приключений. Пыталась разобраться в себе. И было больно замечать, что Клифтон не понимал ее, не осознавал тяги к самообразованию. Она прочитала все о пустыне, даже пометки, сделанные на полях книг, – и могла часами говорить об Увейнате и затерянных оазисах.
Я был на пятнадцать лет старше. Вы понимаете, что это много значит. Я уже достиг возраста, когда не верят в постоянство и любовь на всю жизнь, и чувствовал себя готовым исполнить роль циничного злодея в любом мелодраматическом романе. Я был на пятнадцать лет старше, но она оказалась сильнее. Ее жажда к переменам в личной жизни была сильнее, чем я ожидал.
Что изменило ее во время затянувшегося медового месяца в устье Нила, за пределами Каира? Они пробыли с нами всего несколько дней в первый раз, когда приехали через две недели после свадьбы в Чешире[87]. Он взял новобрачную с собой, потому что был не в силах оставить ее и нарушить обещание, данное нам – мне и Мэдоксу. Думал, что мы будем сгорать от любопытства и ловить каждое слово о ней. И вот ее острые коленки вынырнули из кабины аэроплана. И это было началом нашей муки – и нашей радости.
Клифтон восхвалял красоту ее рук, стройных точеных лодыжек. Рассказывал, как она плавает. Он говорил о новых биде в гостиничных номерах и о том, с какой жадностью жена набрасывается на еду за завтраком.
На все это я не реагировал. Иногда, когда он говорил, поднимал голову и встречал ее взгляд, в котором сквозило понимание моего невысказанного раздражения, а потом – сдержанная улыбка, ирония. Я был старше ее – и уже имел славу человека, который прошел десять лет назад от оазиса Дахла к Гильф-эль-Кебиру и составил карту Фарафры[88], знал Киренаику и не раз терялся в Песчаном Море. Мы встретились, когда все это уже было. Подобные заслуги отличали и моего друга Мэдокса, хотя вне Географического общества мы были неизвестны; были узкой прослойкой социума, с которым она столкнулась лишь благодаря замужеству.
Слова Клифтона, восхваляющие ее, не трогали нас. Он беззаботно расточал похвалы, не прилагая к этому никаких усилий. В пустыне повторять одно и то же означает лить воду в песок. Для нас, исследователей, было характерно совершенно иное отношение к словам. Жизнь во многом определялась словами, слухами и легендами, нарисованными маршрутами, надписями на черепках; каждый нюанс, каждый оттенок этих слов требовал проверки и подтверждения, для чего иногда приходилось пройти очень длинный путь.
