Она наклоняется, целует и слизывает капельки пота с его запястья. Он зарывается лбом во влажность ее волос.
Потом вдруг устремляется в поход по библиотеке, свет от включенного фонаря прыгает во все стороны. Кип чувствует себя в безопасности в этом помещении, потому что целую неделю проверял его на наличие мин, и теперь здесь просто комната, а не зона или территория. Он ходит по ней, размахивая рукой, освещая то потолок, то лицо Ханы, а девушка стоит на спинке дивана, глядя на его блестящее стройное тело.
В следующий раз, проходя вдоль дивана, он видит, что она наклонилась и вытирает руки о платье.
– Но я достала тебя, достала, – говорит она нараспев. – Я могиканин с Дэнфорс-авеню.
Потом едет на нем верхом, а свет от наручного фонаря мечется по корешкам книг на самых верхних полках. Руки поднимаются вниз и вверх, когда он кружит ее, и она летит вперед, хватаясь за его бедра, затем падает, освобождаясь от него, ложась на старый ковер, который все еще сохранил запах весенних дождей. На руках пыль и песок. Он опять наклоняется над ней, она тянется и выключает фонарь на его руке.
– Я победила. Согласен?
Он еще ничего не сказал с тех пор, как вошел в комнату. Делает головой жест, который она так любит: то ли кивок, то ли обозначение возможного несогласия. Он не видит ее – мешает свет фонаря. Когда Кип выключает его, они становятся равны в темноте.
Только один месяц Хана и Кип спят вместе, открывая, что любовь есть целая страна с могучей цивилизацией, что можно любить, лишь думая друг о друге.
«Я не хочу, чтобы меня трахали. Я не хочу трахать тебя».
Где он или она научились этому, никто не знает. Может, от Караваджо, который разговаривал с ней по вечерам о своем возрасте, о нежности к каждой клеточке того, кого любишь. Это суждено понять каждому. Раньше или позже – зависит от обстоятельств. Вторая мировая война в Европе кончилась. Душа человека – не географическое понятие. И смерть может бросить на тебя свою холодную тень в любом возрасте.
Желание парня угасало только в глубоком сне в объятиях Ханы. Для полного удовлетворения и ему было нужно нечто большее, чем волшебный свет луны или темпераментная работа тела.
Весь вечер он лежал, прислонившись к ее груди. Она напомнила, как приятно, когда тебя почесывают, ногти кругами похаживали по спине. С этим удовольствием он знаком давно благодаря няне. Покой и умиротворение, которые Кип помнит из детства, сейчас исходили от Ханы. Не от матери, которую он любил. Не от брата или отца, с которыми играл. Когда мальчик был испуган и долго не мог заснуть, няня понимала и успокаивала его, кладя руку на спину. Она, приехавшая из Южной Индии и совершенно чужая в Пенджабе, жила с ними, помогала по хозяйству, готовила и обслуживала семью, воспитывала собственных детей, успокаивала и его старшего брата, когда тот был маленьким, и, возможно, знала характер каждого малыша в семье лучше, чем настоящие родители.
