Кип понял теперь, что только Харди продолжает видеть в нем человека.
Когда стоит жаркий день, каждый обитатель виллы Сан-Джироламо моет голову – сначала керосином, чтобы избежать появления вшей, а потом водой.
Кип лежит на спине. Его волосы разметались, глаза закрыты от яркого солнца; он кажется удивительно беззащитным сейчас. В нем чувствуется робость. Когда он принимает такую позу, то больше похож на мифическое существо, чем на человека. Хана сидит рядом, уже почти высушив свои темные волосы. В такие моменты он рассказывает ей о семье и о брате в тюрьме.
Он садится, перебрасывает волосы вперед и начинает вытирать полотенцем по всей длине[85]. А она, глядя на него в эти мгновения, представляет себе всех мужчин Азии: такие же неторопливые движения, их спокойную цивилизацию. Кип говорит о священных воинах, а она ощущает, что он – один из них, суровый и видимый, останавливающийся только в редкие минуты яркого солнца, когда можно быть беззаботным.
Его голова откинута к столу, и солнце сушит волосы, которые рассыпались, напоминая колосья, перевесившиеся через край соломенной корзинки странно-забавной формы.
Хотя он из Азии, но в последние военные годы словно приобрел английских родителей – и, как подобает послушному сыну, следует их правилам.
– А мой старший брат считает меня дураком за то, что я доверяю англичанам. – Кип поворачивается к ней, в глазах поблескивают отражения солнечного дня. – Брат говорит: «Когда-нибудь у тебя откроются глаза». Азия все еще несвободный континент, и брат в ужасе от того, как легко мы бросаемся в войны, в которые ввязываются англичане. Мы всегда спорили, потому что не сходились во мнениях. Он все время повторял: «Когда-нибудь у тебя откроются глаза».
Сапер произносит это, подражая манере брата. Его глаза плотно закрыты.
– Я возражаю ему, например, так: Япония – часть Азии, а ведь известно, сколь жестоко японцы обращались с сикхами в Малайе. Но брат словно не слышит этого. Он твердит, что англичане и теперь вешают сикхов, которые выступают за независимость.
Она отворачивается, прижав сложенные руки к груди. Опять вражда, вечная вражда в мире. Нескончаемая. Непреходящая… Хана идет в дом, в его прохладу и темноту, чтобы посидеть с англичанином.
Ночью, когда она распускает пучок его прически, мужчина становится похож совсем на другое созвездие: руки тысячью экваторов раскиданы по подушке, волны волос качают ее в объятиях. Она держит в руках индийскую богиню, пшеницу и ленты. Когда он наклоняется, волосы струятся. Она может обмотать ими свое запястье. Когда он двигается, она не закрывает глаза и видит в темноте палатки, как вспыхивают то там, то сям маленькие электрические искорки в волосах.
