Элвису нужны были физические нагрузки – того рода, которые можно было получить только без поводка; но его любопытство и предельное дружелюбие слишком часто становились источником неприятностей. Я постоянно боялась, что он потеряется, поранится или просто запрыгнет в чью-нибудь чужую машину, как сделал однажды, когда мы были в гостях у моей матери в Колорадо-Спрингс: он выбрался из моего пикапа через окошко и стал бродить по парковке пиццерии «Фарго», ища меня. Обнаружив, что он пропал, я стала кружить по соседним улочкам, выкрикивая его имя, а вернувшись на парковку, увидела Элвиса, который сидел в кабине «Форда» F-250, а водитель колесил по площадке, высматривая хозяина.
В один из наших первых походов с ночевками по Юте я позволила Элвису бежать впереди меня по тропе в только что открытом Национальном парке «Эскаланте», где было открытое пастбище. Я осматривала стены каньона в поисках развалин, которые никак не могла найти, и вдруг осознала, что уже долгое время не вижу своего пса. Я позвала его и в ответ услышала расстроенное мычание, доносившееся откуда-то снизу от тропы. Черт! Опасаясь худшего, я пустилась бежать и пробежала целую милю, пока не нашла Элвиса. Он стоял по колено в илистом пруду, объятый воодушевленным стремлением то ли пасти, то ли преследовать теленка, уже успев содрать кожу с его ноги. Теленок дрожал, окруженный коровами, которые мычали и смотрели, как собака тянет и дергает их детеныша, словно теребит игрушку. Трудно было понять, что он хочет. У него был обостренный хищнический инстинкт – я видела, как он то и дело просыпается в Элвисе, притягивая моего пса, как магнитом, к объектам, гоняться за которыми ему было не положено: к оленям и лосям, лосихам и бизонам. Пока я брала Элвиса на поводок и бегом возвращалась обратно к пикапу, в голове плясали видения пастуха с карабином.
Что-то надо было делать.
Занятия по послушанию были для него ударом: Элвис никак не мог поверить, что мы проводим по часу в неделю со всеми этими собаками – и не играем с ними. Мешок вкусняшек, который я брала с собой, нимало его не интересовал, и он вел себя как каторжанин на цепи, когда я, согласно инструкциям, надевала на него шлейку. Тридцатифутовый поводок, который мне полагалось прицеплять к его ошейнику и наступать на него, когда Элвис отходил слишком далеко на прогулках, волочился по дороге по пятам за моим псом, исчезавшим из виду за считаные секунды.
Элвис никогда не был такой собакой, что стала бы послушно труси́ть рядом со мной или подбегать по первому зову. Как только его спускали с поводка, он исчезал.
