И ели сладкие хвощи,
мясистые хвощи,
И с нами в теплых зарослях,
Сосали сладкий сок,
Ручная бронтозавриха
И добрый диплодок.
Иа, иа, иа, иа.
Была порою жизнь горька,
порою жизнь горька,
Как, впрочем, и во все века,
как и во все века.
Не чуя предстоящего,
Без хитростей людских,
Мы жили среди ящеров
И мы любили их.
Иа, иа, иа, иа.
О, как поблекли мы с тех пор,
поблекли мы с тех пор,
Ослаб наш нюх и острый взор,
и слух, и нюх, и взор.
Но что б мы не утратили
Течет в нас та же кровь
И помнит птеродактилей
И первую любовь.
Иа, иа, иа, иа.
Москва, 1964
Иван, не помнящий родства
Жил на Руси, по воле Божьей
И рос, как сорная трава,
Босой калика перехожий,
Иван, не помнящий родства.
Он не боялся расстояний
И жил без тяжести труда,
Питаясь жалким подаяньем,
Без ложной примеси стыда.
С детьми деревни был он дружен,
Простонародием любим,
Хотя России не был нужен,
А все же ангелом храним.
И даже баба из подвала,
Когда его вели в тюрьму,
Ему калачик подавала
И в ноги кланялась ему.
1964-1978
Ты стоишь на балконе
Наверное много лет.
Согнулся в полупоклоне
Твой сумрачный силуэт.
А может быть, жадное ухо
Прижато к жесткой стене
И слышит, как дышит муха
Заснувшая на окне.
Ночь на тебе повисла
И давит со всех сторон.
Мои поющие мысли
Не ловит магнитофон.
Звенят в мег(???)ерце тончайшем,
Попробуй-ка, их запиши.
Все выше летят, все дальше
От черной твоей души.
Знает кошка, чье мясо
Таскала в чужих домах,
С коварством высшего класса,
С укусом змеи впотьмах.
Итог твоей жизни мишурной.
Притворство вдвойне и втройне,
И если места есть в тюрьмах
То не по твоей вине.
Чтож, неси свое бремя
Не сетуя ни о чем,
Тебя караулит время
И ангел стоит с мечом.
Он душу поднимет, как залежь
И грозно предъявит суду,
И ты на себе узнаешь,
Какая тюрьма в аду.
Москва, 1965
И. Богоразу
Когда тает на улице снег,
и глаза у детей, как фиалки,
И прохожим кричат воробьи,
что уже на подходе весна,
Ты идешь, как больной человек,
опираясь на черную палку,
И трясутся колени твои,
и сгибается ниже спина.
Если все-ж таки чистят дворы,
и берутся соседи за окна,
И на лавках их вещи лежат,
и бегут в подворотню ручьи, -
Мы с тобою снимаем ковры,
но нас мысли уносят далеко,
И колени твои не дрожат,
и спина разогнулась почти.
А когда мы ложимся в постель,
разминая затекшие ноги,
То опять забываем в мечтах,
что обоим по тысяче лет.
И за окнами слышим капель,
и она говорит о дороге,
И о черных осенних ночах,
и о море, которого нет.
Неужели нельзя нашу жизнь
повернуть закрывая изнанку?
Были мы так легки на подъем,
