Она сверкнула выцветшими глазами.
– Вот именно! А если дело пойдёт – получим ещё больше! Мы им нужны. У меня уже есть идеи, как делать первую и вторую программы… Вот смотрите: один советский лётчик попадает к канадским индейцам…
– Подождите, – сказал я. – Кто заказывает работу?
– Пока никто. Мы напишем двадцать четыре заявки, совсем короткие, на полторы страницы каждая…
– А, – сказал я. – «Мы напишем». Ясно.
– Да! Вы же молодой и талантливый. Вам это раз плюнуть. Вы десять романов написали. Вот смотрите: лётчик попадает к индейцам и становится их вождём. Это реальная история! И вот однажды к ним приезжают советские туристы – а все индейцы вдруг начинают петь: «Ой ты степь широ-о-о-ка-а-а-я-я…»
И она расправила плечи, освобождая дыхание, и запела, помогая себе рукой, довольно звучно, и её глаза заслезились; взгляд улетел в никуда; полтора десятка посетителей бара – клерков и менеджеров из неподалёку расположенного офисного центра – обернулись и бросили в нашу сторону недоумённые взгляды.
– Маша, – сказал я. – Давайте я всё обдумаю – и позвоню? Завтра?
– Конечно, – разрешила Маша, и придвинулась, обдавая меня карамельной парфюмерной волной, и голос её заговорщицки треснул. – Слушайте, я вам скажу начистоту. Строго между нами. Моя главная цель – телевизионная лотерея! Мы с мужем десять лет прожили в Америке! Мы знаем нужных людей! Иосиф Кобзон купил половину Лас-Вегаса! Если мы пробьём это дело – нам дадут любое количество денег. Для разгона – три миллиона долларов, сразу. Для этих людей – не сумма, а тьфу!
– Невероятно, – ответил я. – Очень интересно. Дух захватывает. Я всё понял. Я позвоню вам завтра во второй половине дня.
– Договорились, – сказала Маша. – Спасибо вам большое. Вот, смотрите: я вам покажу…
Я демонстративно извлёк телефон и проверил входящие сообщения. Одновременно привстал. Можно было расплатиться, выйти вместе с нею и даже проводить до метро, затем вернуться назад в бар и закончить ежедневную норму в четыре страницы. Но Маша уже тянула из конверта старые чёрно-белые фотографии, раскладывая передо мной веер: вот она с космонавтом Андрияном Николаевым, вот она с певцом Муслимом Магомаевым. Огромные узлы цветастых галстуков, огромные цветы на платьях, приятные лица, свободные открытые улыбки. Семидесятые годы подмигнули мне благожелательно. Крепдешин, маргарин, капрон, «Союз-Аполлон», – из этого культурного слоя пророс и я сам.
Молодая, цветущая Маша, с причёской «бабетта» и круглыми полными коленями, храбро улыбалась. Магомаев и Николаев источали величие. Старая, полуразрушенная Маша сидела напротив, и огонёк безумия горел в прозрачных глазах.
