Бабка полностью перелила в старшую дочь всю свою волю, всё упрямство и всё бесстрашие.
Традиционная парадигма – прилепиться к мужу, зависеть от него, рожать ему потомство, сидеть дома, греть семейный очаг – отвергалась этими женщинами. Киндер, кюхе, кирхе – этого не было.
Мать, как и бабка Анна, всегда работала наравне с мужчинами. А после работы, придя домой, кормила и обстирывала своего мужа, а когда появились дети (я, например) – и детей тоже.
Главное правило бабки Анны было простым: семья создаётся женской жертвой.
Эту поговорку я слышал несколько раз. Конечно, я – умный мальчик – подслушивал все семейные разговоры, даже если они происходили поздним вечером, за закрытыми дверями кухни.
Семья есть жертва женщины.
Я не могу судить, хороша или плоха была эта бабкина максима.
Очевидно, она была несправедлива.
Но я появился на свет и был взращён женщинами, исповедующими женскую жертвенность.
В любые времена и эпохи, в любые погоды мужчину в моей семье ждала горячая еда, чистая уютная комната, тёплая постель, свежее бельё.
В конце концов, после трёх часов ожидания, я выключаю машину. Вынимаю тряпки.
Они уже не пахнут. Они выглядят как чистые.
Я выношу их на балкон и развешиваю для просушки. Балконные окна тут же запотевают.
Я думаю о том, что бабке Анне, в общем, досталась долгая и счастливая жизнь.
После ухода мужа она прожила ещё целую эпоху: почти четыре десятилетия.
Много возилась с внуками от старшей дочери (я и есть один из тех внуков), потом с внуками от младшего сына.
Громадная физическая сила и железная воля не мешали ей наслаждаться общением с малышами.
Огромная женская любовь была заключена в ней; без этой любви не работает никакая воля и никакое упрямство; бабку Анну вели по жизни в первую очередь любовь, кровные узы, сердечные родственные обязательства.
Последние её годы вышли грустными. Любимый младший сын, Игорь Николаевич, понемногу спился, деградировал, его дети выросли, а сам он, наоборот, ссохся, потух, остыл – и осел в квартире матери, 50-летним нахлебником.
Мне пришлось заночевать в родительской квартире: бабкины тряпки высохли только наутро. Гладить их я не стал, покидал в мешок и отвёз.
Потом вернулась из отпуска мать. Посмеялась надо мной. Сказала, что тряпки надо было просто выбросить. Я возражал. А что мне было делать? Где бы я взял другие тряпки?
Я в этом ничего не понимал. Я не знал, как 80-летние старухи обходятся со своими естественными надобностями.
Мать улыбалась. Она ни в коем случае не упрекала меня.
