Война – войной, а молодая семья получила отдельное жильё: комнату в наспех построенном доме барачного типа.
Эти дома – их было возведено несколько – прозвали «соцгород».
В «соцгороде» бабка и дед пережили войну, а непосредственно после, на волне «бэби-бума», родили дочь, мою мать Маргариту Николаевну, а следом её брата, моего дядьку – Игоря Николаевича.
И всё было отлично, а потом пошло ещё лучше.
Завод расширялся. Набухал, строился город, по обе стороны от завода.
До сих пор город Электросталь разделён на две половины, или «стороны», – западную и восточную. Путь с одной стороны на другую лежит сквозь завод, через несколько железнодорожных веток, вдоль бесконечных закопчённых заборов.
Живущие на востоке называли свою сторону «эта сторона», а западную – «та сторона». Живущие на западе делали ровно наоборот.
По окончании кровопролитной войны по стране прогремел не только «бэби-бум», но и строительный бум. В городе возвели несколько кварталов шикарных массивных пятиэтажных домов, так называемых «ранне-сталинских».
К тому времени бабка Анна заделалась записной горожанкой.
Почему-то ей очень хотелось изжить своё деревенское прошлое.
Самым страшным оскорблением она считала, если кто-то из старой родни называл её, на деревенский манер, «Нюрой». Бабка возражала. Она не желала быть «Нюркой». Она хотела большего.
До седых волос она сохранила пристрастие к «городскому» образу жизни. Она носила береты, плащи, каблуки. Выщипывала брови, красила губы.
Она хотела думать, что поднялась над своим социальным слоем, перешла в другой статус.
(Всё это известно мне только со слов матери: та несколько раз припоминала, как бабка Аня заставляла её стоять в очередях, чтобы купить какой-то шифоньер, или бархатные шторы, или полное собрание сочинений писателя Замойского, ныне прочно забытого.)
Городская жизнь, в корне отличная от деревенской, поглотила бабку Анну.
Не надо готовить дрова на зиму: есть центральное отопление. Не надо поправлять забор: нет никаких заборов. Не надо чинить протекающую крышу: крыша одна на 60 квартир, и она не протекает.
И не только бабка Анна – множество её сверстников и сверстниц, приятели и друзья – страшно любили наряжаться в городские одежды. Мужики не выходили из дома без пиджака, галстука и шляпы или кепки. Эти люди не любили своё деревенское происхождение, старались избыть его, оставить за чертой. Сейчас многие умники пытаются представить русскую деревню тех времён как нечто сусальное и благообразное – на деле же бабка моя никогда не хотела возвращаться к курятникам и огородам: городская жизнь была много сытней и проще, и бабка, в числе тысяч других, таких же бывших крестьян, с удовольствием предалась выгодам жизни в городе.
