— Нашла! — крикнула я вниз. Когда я подняла Библию, из-под задней обложки вылетело несколько листов испятнанной бумаги с почерневшими краями. На секунду мне показалось, что книга сейчас развалится на части, но потом я поняла, что это просто отдельные листки: судя по виду, старые письма. Я аккуратно собрала их и заложила обратно под обложку. Потом в последний раз оглядела чердак, где Эндрю Хоскин свел последние счеты с жизнью. Несмотря на яркий свет, проникающий в окно, атмосфера здесь была тяжелая, словно на меня давили не только балки и крыша, но и небо, звезды и все царство небесное, что над ними. Внезапно я ощутила приступ страшного отчаяния. Что я такое? Микроскопическая и бесполезная крупица жизни в огромной вселенной. И что я вообще здесь делаю? Впустую трачу свое время, расходую собственную жизнь. Ничего здесь нет; вероятно, и нигде вообще ничего для меня нет. Ни работы, ни семьи, ни мужа, ни детей, ни перспектив; и, несомненно, ничего подобного я не найду здесь, в Корнуолле. Хуже того, я женщина, и к тому же вероломная, не заслуживающая доверия. Эта мысль свалилась на меня, четкая и ясная, как зов боевой трубы, — мне следовало немедленно отсюда уехать, просто убраться подальше, куда угодно.
Схватив Библию, я сбежала вниз по лестнице, на ходу прикидывая, сколько времени потребуется, чтобы собрать вещи, вызвать такси и добраться до вокзала в Пензансе.
— Что с тобой такое? — встревоженно спросила Элисон. Взгляд ее окруженных тенями глаз был совершенно пустым. Она выглядела как чужак, случайно попавший в этот дом. А мне хотелось только одного: просочиться мимо нее и убраться отсюда.
И я уже протянула руку, чтобы отодвинуть кузину с дороги.
— Я… — И тут безумие внезапно кончилось. Я заморгала и встала, замерла в полной прострации.
Элисон забрала у меня Библию; видимо, я выглядела слишком ненадежно.
— Пошли вниз, — твердым тоном сказала она, засовывая огромный том под мышку. Другой рукой обхватила меня. — У тебя такой странный вид… Думаю, тебе не повредит чашечка чаю.
Вот так мы и поменялись ролями: она переключилась с роли жертвы на роль заботливой сиделки, а я превратилась в больную, требующую ухода и заботы. Может быть, думала я, следуя за ней на кухню, именно это ей и было нужно — поменяться со мной ролями.
На титульном листе Библии не значилось никаких Триджинна. Было полно Пенджли и Мартинов, Джонсов и Болито, несколько Лэньонсов и Стивенсов, даже один Родда — эта фамилия была мне знакома по этикетке на банке сгущенных сливок, стоявшей у Элисон в холодильнике. Но ни единого Триджинна. И я не знала, то ли радоваться этому, то ли огорчаться.
