К несчастью для всех нас, мы с Майклом туг же почувствовали взаимное влечение. Едва встретившись взглядами, мы оба испытали электрический разряд, а в какой-то момент в ходе этого первого вечера в переполненном маленьком баре возле театра «Ковент-Гарден» он вполне преднамеренно погладил меня по попке, что привело позднее к катастрофическим последствиям. Три недели спустя, после долгих и многозначительных переглядываний и прикосновений, мы с ним переспали.
— Я не могу сказать об этом Анне, — заявил он в тот же вечер непререкаемым тоном. А я, упустив эту первую же и самую подходящую возможность развязать начавший затягиваться узел, лежала рядом с ним, совершенно потрясенная случившимся соитием и чувством вины, и легко с этим согласилась. После чего признаться в нашем совместном грехе и измене становилось все более затруднительно, просто невозможно.
На их свадьбе я была подружкой невесты.
И всякий раз, когда мы валялись вместе в постели в квартире Майкла в Сохо — по выкраденным средам, когда у него не было лекций, — когда лучи летнего солнца, проникавшие сквозь опущенные жалюзи, ложились на наши голые тела полосами света и тени, он откровенничал:
— В физическом плане Анна ничего особенного собой не представляет. Мне даже кажется, что я ее принуждаю к сексу.
В такие минуты я чувствовала себя триумфатором, но моя уверенность в себе, как оказалось, была не к месту. Холодная отдаленность, отстраненность Анны интриговала Майкла, бросала ему вызов. Она оставалась для него чем-то вроде незавоеванного приза, недостижимой страной, которую он увидел только мельком, но так и не сумел завоевать. Тогда как меня он выследил, заарканил, исследовал и привязал к себе — по большей части в совершенно буквальном смысле. Бывало, когда мы занимались любовью, Майкл накручивал на пальцы мои длинные светлые волосы и использовал их как поводья. Однажды в гостиничном номере он привязал меня за волосы к изголовью кровати, и потом пришлось пустить в ход мои маленькие рабочие ножницы, которые я обычно таскаю в сумке вместе с вышивкой, чтобы меня освободить, потому что он понаделал кучу жутких узлов.
Теперь, четыре года спустя, я особо вспоминаю этот случай: сегодня он представляется мне весьма подходящей метафорой, даже дурным предзнаменованием, если судить по итогу. Майкл завязал всю мою жизнь в чудовищный узел, а потом взял и отрезал меня от себя. Выпустил на свободу. Я злилась на него, даже бесилась, прежде чем была вынуждена признать, что сама по крайней мере не меньше виновата в случившемся, чем он. В конце концов, мы с Анной дружили. Мне было стыдно перед ней за этот роман, за то, что я предала нашу дружбу. Но стыд — весьма неприятное ощущение, никто не любит с ним возиться. Занятость Анны на работе давала нам относительную свободу, тем проще оказалось ее обманывать.
