— Ты чего? — удивился Дойнов.
— С ушей мыло снял, — сказал довольный своей находчивостью Левка и спросил, осмелев:
— Это у вас крестик золотой?
— Ясное дело, золотой.
— Значит, вы в бога веруете?
— Кто же не верит в бога? Одни чмуры. Я еще и ладанку ношу А ты неверующий?
— Неверующий.
— Ну и охламон, выходит.
После бани Дойнов торжественно вручил ребятам заветные матроски.
— Как харуимы вы у меня. Как куклята!
— Ну, мы пошли в детдом. Наших навестить.
— Дело! Стой, куда без шляпы-то? Спятил?
— Не надо шляпы...
— Как так не надо? — мгновенно рассвирепел Дойнов. — Чмур упрямый! Что такое шляпа, я тебе объяснял? Повтори!
— Символ артиста, — робко пролепетал Левка.
— Ну вот то-то. Чтобы по улице без шляпы ходить не смел. Только в комнатах разрешаю сымать. Подложи газетины и дуй.
Было ужасно стыдно идти в шляпе. Левке казалось, что вся улица смотрит на него. Мимо пробежали трое мальчишек.
— Велипут! Цилиндра! — закричали они.
Левка снял шляпу, понес ее в руке.
В детдоме старенькие матроски с якорями вызвали восторг. Ребята ходили за Сабиной и Левкой толпами, щупали материал.
— Вот повезло вам, — с завистью говорили они, — А шамовка хорошая?
— Мировая! Не то что в детдоме.
— А Дойнов вас не калечит?
— Что вы. Сказали тоже. Он совсем как родной!
Тем же вечером Дойнов случайно встретил Лёвку на улице со шляпой в руках.
— Я что тебе сказал, упрямый чмур? Будешь слушаться пли нет?
Залепив Левке увесистую оплеуху, Дойнов по самые уши нахлобучил на него шляпу.
Как-то к Левке и Сабине пришел в гости Миша. Из комнаты хозяйки доносился равномерный стук швейной машинки.
В клетках распевали канарейки. Пахло сиренью. Пышные ветви заглядывали прямо в раскрытые низенькие окна. Вечернее солнце ударяло в зеркало, и на обоях дрожал большой зайчик. Сабина отдыхала, лежа на диване, Левка — у стола на вытертом коврике для выступлений. Миша сидел рядом на табурете.
— Есть такая казнь, — рассказывал Левка Мише. — Наклоняют деревья, привязывают к макушкам за ноги человека и отпускают... Вот и мне так же больно, когда шпагат делаю... А когда Донец мять начинает — еще больней...
— Больше сил нет, — вздохнула Сабина. — Шпагат мне дается легко. А вот когда стою на руках, тошнит и запястья болят... А уж сколько времени репетируем...
— А я на любые муки согласен, лишь бы в клоуны взяли, — вздохнул Миша.
— Это тебе так кажется, — сказала Сабина. — Ни рукой, ни ногой не пошевелить... Верно Донец говорит, слабенькая я... И температура тридцать восемь и два.
