* * *
— Что ж, — сказал Сарос, расталкивая устраивавшихся на отдых готов и, будто пловец, высоко перебирая руками в устремлении к небольшому пригорку. — Попали мы в сумрачное место... Темно оно неверными мыслишками здешних обитателей... — Сарос объявлял это всем; гул большой, уставшей толпы стихал от центра к краям. — Сохранение наших жизней не есть главная задача для нас! — прокричал конунг назад, двигаясь задом наперёд; бойцы, бывшие впереди него, бойко расступались, оттягивали коней, уже расслабленно клонивших головы. — Кто мы здесь? Крылатые ястребы?! Охотники?! Яичко под курицей?! Я не знаю!..
Вождь уверенной рукой снял с рядом стоявшего воина рогатый шлем и водрузил на себя поверх помятой маленькой стальной каски.
— Но вести себя нам надлежит в этой пустой земле, ровно зверю, чудом вырвавшемуся из облавы! Каждый должен помнить, что ему неуютно и неудобно!.. — Сарос, наконец, взошёл на пригорок, за рога поправил шлем на голове, улыбнулся своим преданным соратникам. — Единиться что-то не получается... Так что будем искать удачу сами! — Вождь решительно обнажил хитрый оскал; толпа просветлела лицами, издавая крики твёрдой уверенности в будущих победах. — Проводник наш на глаза не кажется! Но кто нам запрещает самим найти заветный город?!
Люди устало повторили хищный командирский оскал, а Сарос громко заключил:
— Если уж всё смолкло вокруг нас и никто не желает подавать нужных нам подсказок, то мы насторожимся пуще этой пустыни!
Слова Сароса разлетались далеко — храп коней и приглушённый шум вовсе не мешали речи вождя. В пульсирующей полутишине все ждали от конунга продолжения. А он перед всем войском долго смотрел на беспорядочные облака, разрываемые в вышине порывистым ветром.
— Спать мало — пусть кони лишь вволю спят! — наконец произнёс Сарос. — Не шуметь, не разбредаться — пусть обманутый тишиною зверь сам приходит к нашим стрелам! Пока я не пойму, где мы, — рога наши пусть будут всегда наготове и не страшатся ничьей крови!
Сарос снял с себя шлем и резко пронзил кривыми бычьими рогами воздух над головой. Это означало, что стеречься надобно даже здешних высших сил, даже самих небес!.. Толпа ухнула, но, памятуя об осторожности, принялась бесшумно устремлять острые мечи вверх, повторяя жест вождя, его героический вызов. Коль на выкрики и вопли наложен запрет, каждый боец готского войска старался душевней ахнуть раскрытой пастью. На Сароса смотрело несколько тысяч белых, решительных глаз. Он, широко расставив ноги, стоял, как истукан, упрямо и вызывающе глядя в небо.
