В 12 часов ночи меня и еще пятерых, прошедших все испытания, посадили в открытый «газик».
— Куда едем? — спросила Ева.
— Не знаю.
«Газик» миновал Мукачево и выбрался на ужгородское шоссе. Кругом непроглядная ночь. Сырой ветер пронизывает до костей.
Ева прижалась ко мне. Чувство отвращения пробежало по всему моему телу. Про Еву ходили в Мукачеве нехорошие слухи. На вид она некрасивая: веснушчатое лицо, глупые глаза, курносая, чувственные губы. Какие побуждения заставили ее записаться в переводчицы? Скорее всего — жажда новых впечатлений. В армии много интересных мужчин и спрос на женщин большой.
Другое дело — Соня! Она хорошенькая, милая, скромная. Тяжело будет ей переносить солдатскую грубость.
*
Утром, в десять часов, майор собрал нас и отвел в левое крыло здания. По всем коридорам шныряли, как муравьи в муравейнике, щегольски одетые капитаны, майоры и подполковники. Все они с подозрением смотрели на нас, но никто с нами не заговаривал.
— Войдите, — обратился ко мне майор.
Я вошел в большое помещение. На паркете — персидские ковры, по сторонам — красивые шкафы для бумаг и картотек. В правом углу — массивный письменный стол.
В кожаном кресле за столом сидел полковник. Проворный следователь из уголовного розыска описал бы его так: среднего роста, полный, лицо круглое, бритая голова, серые глаза, правильной формы нос, косматые черные брови, бычья шея. Особых примет нет.
Я не следователь из уголовного розыска, и полковник произвел на меня иное впечатление. Строгие, холодные глаза, непреклонная воля и решимость во всей фигуре, быстрые движения и уверенность в себе.
Одет он был, в сравнении с офицерами, которых я видел в запасном полку, более чем хорошо. Китель, с красной окантовкой пехоты, галифе, начищенные до блеска хромовые сапоги — все было первосортного качества и пригнано по фигуре.
На стуле, перед письменным столом, сидел смуглый капитан.
— Товарищ капитан, проверьте его немецкий язык.
Голос полковника звучал твердо. Он врезался в мое сознание, как холодная сталь.
Капитан спросил меня, где я учился немецкому языку. Акцент у него был чисто русский. Убедившись, что я свободно говорю по-немецки, полковник поднялся из кресла и устремил на меня свои холодные глаза.
— В Кеймелгарито не работали?
— Нет.
Мне показалось, что он действительно читает мои мысли, так сосредоточенно смотрел он на меня. В Кеймелгарито я и в самом деле никогда не работал и потому ответил спокойно.
— Впрочем, мы узнаем… Вы, наверно, не подозреваете, в какое учреждение попали?
