Оказав помощь раненым и похоронив убитых, гуннская армада укрылась в соседних лесах. Там принялись ремонтировать табуны, да чинить в походных кузнях оружие, шлемы, кирасы, кольчуги, боевые рукавицы, ножные и нарукавные латы. Сюда же прибывали подкрепления из Паннонии.
Наконец, сочтя армию вполне готовой к новым сражениям, шаньюй дал команду трубачам, и посвежевшее войско развернулось к югу: гунны двинулись на Италию. Тут уж даже великий лис полей брани по имени Флавий Аэций бессилен был их остановить. Выше мы вкратце рассказали об этом периоде 452 года.
Тогда римский папа Лев I лично встречался с Аттилой у Бенакского озера, что распростерлось в Верхней Италии, – между Вероной и Бриксией, – где и обговорил с ним сумму выкупа за сохранение Рима. Правда, Лев I не собирался опустошать ватиканские сокровищницы.
Хитрый папа вынудил якобы скудоумного императора Валентиниана III (таким вот «дауном» его запомнили современные историки, хотя правил Валентиниан аж тридцать лет кряду), который держал бразды управления Западной Римской империей из Равенны, выплатить гуннам за сохранение Рима огромные деньги. Кстати, прозвище «Бич Божий» Аттила также получил в свое время от острого на язык Льва I.
Лишь теперь гениальный шаньюй решил отвести войска в Паннонию, чтобы оттуда после зимовки пуститься в восточный поход на подмогу гуннам-эфталитам в Персию и Государство Гуптов, а заодно – «по пути» – восстановить власть над Приаральем, утраченную хунну 400 лет назад. Как видим, до спокойной старости в Атяшеве имелись у вождя еще кой-какие дела, носившие явно геополитический характер.
В Паннонии гунны разбили лагерь поближе к истоку Тисы – реки, стекавшей с Сарматских гор, как называли в старину Карпаты, и впадавшей самым длинным притоком в Данубий, то есть прямиком в Дунай. Возвращение сотни тысяч крепких бесстрашных парней обернулось свадебными гимнами в головах девушек, сходивших с ума со скуки, а еще сильнее – от осознания собственного незамужества. Старшие дочери атяшевского каназора Пичая словно с цепей сорвались.
Днями напролет расхаживали двадцатипятилетняя Сернява да двадцатитрехлетняя Тетява среди трофейных солдатских палаток, наполненных изголодавшимися без женской ласки мужчинами. С мечтами о ромейских или германских принцах девушки мигом распрощались – перед неудержимыми гуннами те оказались слабаками. Да и возраст давил со страшной силой: в девятнадцать – двадцать лет девицы считались у мордвы старыми девами, и шансы на замужество становились эфемернее с каждой прожитой луной.
