Кариуки боготворил старшего брата и не мог дождаться дня, когда вырастет, как Кихика, и получит право заигрывать с девушками, которые собирались по вечерам в их хижине. Кариуки отдали в школу Мангуа, одну из первых, построенных на крестьянские деньги. Он полюбил книги и сидел над ними допоздна при свете очага. Но подчас его усердие подвергалось серьезному испытанию. Юноши и девушки, ровесники старшего брата, отвлекали его шумными играми и веселыми побасенками, Кариуки был младший, и, если парии замечали, что он смеется какой-нибудь двусмысленной шутке, они грозились выставить его за дверь, Гиконьо, приходя в их дом, приносил Кариуки сласти и игрушки. И мальчик в нем души не чаял. Истории, которые рассказывал Гиконьо, Кариуки казались самыми смешными. Но Гиконьо день ото дня менялся. Он сделался мрачным, редко открывал рот, особенно в присутствии Мумби. Душой общества стал Каранджа. Теперь девушки хихикали над его шутками, порою не очень пристойными. Каранджа обладал способностью в любой истории и в любом происшествии выставить себя героем. И Кариуки невольно проникся к нему уважением, дивился его отваге, находчивости и уму.
В дом, где есть хорошенькая девушка, гостей зазывать не приходится. Ванджику едва успевала припасать угощение. «Хижина, в которой растут дети, всегда полна людьми», — часто повторяла она. Когда являлись парни, Ванджику под тем или иным предлогом уходила из дому, но перед уходом напоминала Мумби: «Не забудь их покормить!»
Мумби, как и все, по воскресеньям ходила на полустанок. Ее завораживал грохочущий поезд, она не могла оторвать от него глаз. Однако на танцах в лесу Киненье Мумби не бывала. Проводив поезд, она возвращалась домой.
Порой в темных очах Мумби появлялось мечтательное выражение. Ей хотелось чего-то необычного, такого, чего в их деревне не сыщешь. Она грезила о жизни, полной любви, героизма, самоотвержения. Она впитывала легенды об отважных женщинах кикуйю, жертвовавших собой ради снасения других, о прекрасных девушках, отданных богам, чтобы вымолить у них дождь. Сидя над Ветхим заветом, она представляла себя Эсфирью — спасительницей обреченных. Волнение ее достигало предела, когда Эсфирь изобличала Амана перед царем Артаксерксом: «Враг и неприятель — этот злобный Аман!»
Ей было приятно ловить на себе восхищенные взгляды мужчин. Смеясь, Мумби запрокидывала голову, и блики от костра играли на ее шее. У Гиконьо мутился разум. Говорили, что сын преподобного Джексона, Ричард, сватался к ней. Джексон был самым важным духовным лицом во всем Кихинго. Ходили слухи, что он собирается послать сына, кончившего тогда среднюю школу в Сириане, в университет в Уганду или, может быть, даже в Англию. Но самое удивительное, что Мумби сумела отказать Ричарду, не оскорбив при этом его достоинства. Они остались добрыми друзьями. Ричард украдкой удирал из дому в Табаи, чтобы повидать Мумби. А Гиконьо еще пуще робел: «Если уж такой парень ей нехорош, то мне и надеяться не на что».
