Грицько. За что, дочка?
Василина. Это ж твой родной отец!
Марийка. Мне вас жалко, я много думала, что вы несчастный. Только я все решила. Я в газете отказалась. Вы мне давно не отец, а так — человек из одного села. Я давно отказалась. Я решила…
Грицько. Врешь! Не откажешься! Моя! Кровь моя!
Марийка. Не ваша! Не хочу вашей крови!
Грицько. Слушай, дочка моя…
Марийка. Не ваша! Не ваша!
Грицько. Ничего. Одумаешься. Признаешь!
Василина. Выйди, внучка, на минутку. Мы с моим сыном, а с твоим отцом поговорим.
Грицько. Сиди, дочка!
Марийка. Не ваша! Не хочу вашей крови! (Убегает.)
Василина. Теперь, сын, поговорим. Надолго приехал?
Грицько. Побуду три дня — и дальше. Повойник красный надели — не замуж ли, случаем?
Василина. Ты, сынок, словами, будто каменьями, в мать швыряешь…
Грицько. Других слов нет у меня.
Василина. Словами, как комьями о домовину, бьешь. Или я тебя встретила не как мать?
Грицько. Посмотрим, какая вы мать. Купчая крепость на мою землю цела?
Василина. Нет.
Грицько. Чего нет?
Василина. Купчей на землю.
Грицько. Как нет? Я ее замуровал под печью. Не пропадет.
Василина. Ая достала.
Грицько. И что?
Василина. Да ничего. Сожгла.
Грицько. Землю сожгла?
Василина. Не землю, а купчую крепость!
Грицько. Испугалась? Землю спалила?! Самое драгоценное в жизни спалила! Ничего. Земля своего хозяина знает. И хозяин свою землю узнает. Я ее на ощупь найду. И ту, где ветряк монопольщиков стоял. Слепой — глаза мне выколи… В темную ночь. И ту, за лощиной, где немцы партизана поймали. На ощупь найду. Камни по углам закопал, волос конский. Век будет лежать в земле, не сгниет! Семь лет меня все гуртом с правды сбивали, чтоб я землю свою забыл. А я семь лет газет не читал, никого не слушал, только смирялся. Думал, семья меня отблагодарит. А вы?! По голове меня ударили…
Василина. Добрая голова поболит год-другой, да и перестанет! На что тебе купчая, если земля и так навечно наша? Золотую книгу на нее получили, не прячем, пускай все видят! А ты хоть про Конституцию слыхал?
Грицько. Молчите. Ззерь — и тот своего детеныша жалеет, а вы глумитесь! Душу мою спалили! (В отчаянии.) Мать! И семья моя распалась? И никого нет? Одному век доживать? Отец мой любимый как помер?
Василина. А так. Лежал на печи, работать не хотел. Пухнул, пухнул, да с голоду и подох. В саду его схоронили, а копали яму — смотрим: десять мешков пшеницы! Это он тайком закопал, чтоб государству не дать!
Грицько. Земля ему пухом! Может, хоть Иван Голешник жив?
