В последний раз я встретил Баттистини в Берлине, кажется, в двадцать восьмом году. Мы объездили почти все крупнейшие города Германии. Спели сорок спектаклей и концертов. Подписывая контракты с дирекциями театров, Баттистини обычно соглашался петь по возможности не более четырех спектаклей подряд. Поверь, это был титанический труд. Ведь в его репертуар входили такие оперы, как" Африканка", "Джоконда", "Фаворитка", "Гамлет", "Отелло", "Макбет", "Вильгельм Телль", "Линда ди Шамуни".
Я никогда не замечал в Баттистини даже намеков на какие-то там трагические надломы, на сложные противоречия или мучительные сомнения. Нет, в нем по-эпикурейски всегда все было открыто, светло и ясно. Он отнюдь не был страстотерпцем искусства. Оно приносило ему только радость. Многие его жизненные ситуации скорее можно было бы назвать комичными, нежели печальными.
Ах, если бы ты знал, какой это был занятный и необыкновенно милый старик, со всеми своими вечными чудачествами и безобидными капризами. Помню — в Мюнхене, после концерта Баттистини, один из музыкальных критиков выразил в своей статье удивление по поводу того, что он в свои семьдесят два года поет, как юноша. О mamma mia! Надо было видеть, в какую ярость пришел великий маэстро, прочтя эту, якобы компрометирующую его, заметку. Его возмущению и гневу не было границ. Он тут же, переполошив постояльцев фешенебельного отеля "Регина", помчался в редакцию требовать немедленного опровержения. Из уважения к маститому артисту редакция в следующем же номере газеты исправила допущенный ею ляпсус — Баттистини не семьдесят два, а всего лишь семьдесят один год!
Во время концертов Баттистини за кулисами всегда стоял с чашкой чая или крепкого кофе его слуга Альфредо. От него зависело — будет петь Баттистини на бис либо нет. Если многоопытный в делах вокала Альфредо чувствовал, что его "синьор комендаторе" утомлен, он не делал ему условного магического знака рукой, и тот, невзирая на ураган аплодисментов, кланялся и послушно уходил со сцены.
На вопрос — почему он не предпримет турне по Америке, Баттистини неизменно отвечал:
— Что вы, что вы! Разве вы не знаете, что мой Альфредо страдает морской болезнью! У меня никогда не было ни малейшего желания подвергать его мучениям.
В этих словах таилась маленькая хитрость. Весь секрет был в том, что не столько Альфредо, сколько сам Баттистини не выносил морских путешествий. По его словам, ему легче было подняться на вершину самой высокой горы, спуститься в огнедышащее чрево земли, чем вступить на шаткую, уходящую из-под ног палубу корабля…
