«Вот дура», — сказала она себе, потому что вместо тайги перед ней лежал поселок и по-весеннему легкомысленное солнце втискивалось в крутой и узкий Горняцкий переулок, словно собиралось скатиться по нему к подножию сопки. С веселым урчанием бежала вниз талая вода, норовя выплеснуться из кюветов и разлиться морем. Там, где ей удавалось это, мальчишки строили недолговечные запруды, а взрослые, чертыхаясь и заблаговременно поднимая полы, высматривали обходы. Но чертыхались они благодушно, не всерьез, про себя тайно радуясь наготе земли, звонкой разговорчивой воде, солнечному теплу и свету.
Она не пыталась больше представить себе тайгу, в ней Бурмакина и отца, почувствовать: как это происходило у них? Страшилась почувствовать! Так хотелось, чтобы день оставался по-весеннему светлым и ясным, чтобы не прикасаться к холоду и мраку тайги, не думать о нем! Но как это сделать?
— Как, а? — спросила жалобно Светка у штакетника, который неожиданно заступил ей дорогу, и, ухватившись за него обеими руками, как через решетку, стала смотреть в чей-то огород на прыгающих по суглинку шустрых воробьев. Два из них дрались, не поделив вытаявшей из земли картошины.
— Ну, дают воробьишки! Полезете разнимать?
Она стремительно обернулась — сзади стоял Валька Бурмакин! Он щурился, потому что в глаза ему лезло пылающее на сопке солнце.
— Вы меня презираете, я знаю! — сказала Светка. — Из-за отца. Правда?
— А-а, — небрежно протянул Валька, — чего там! Все же человек, видать, Яков Иваныч. Хотя и хреновый. Следователь меня утром вызывал, так вроде и хитрил, а — куда денется? Ясно, что Яков Иваныч ему рассказал, как все получилось. Свидетелей не было.
Светка выпустила из рук штакетник. Попросила:
— Вы можете объяснить, как все случилось? Только правду?
— А почему нет? В общем, наткнись я чуть позже, конец Якову Иванычу был бы, это точно. Понимаете, понадеялся он, что вконец умотал зверя. И сунулся под копыта — не знал, а может, забыл, что лось — не лошадь, передними ногами как хороший футболист бить может. И — получил… Ну, потом пришлось нарту делать и везти, потому что такое дело — сам на ногах держаться не может и в тайге оставаться один боится. А то бы я костер около него разложил да в поселок смотался, чтобы людей послали. Одному такого битюга тащить — ох и досталось!
— А в поселке… что? — спросила Светка.
Он усмехнулся;
— В поселке Яков Иваныч… А, ерунда это, незачем вспоминать.
— Понятно. — Светка задумчиво наклонила голову, а снова вскинув ее, встретилась с веселыми Валькиными глазами. — Раз Канюков рассказал правду, да?
