На этот раз выстрел не породил тишины. Вдребезги разбитая крыльями, она, казалось, в разные стороны раскатывала свои осколки по звенящему насту. Это, как по команде, разлетались тетерева вслед за токовиком, сорвавшимся с места первым. Дуплет Черниченко потерялся в хлопанье крыльев и тревожном квохтанье тетерок, ничем не выдававших до этого своего присутствия на току.
— Лапоть ты, а не охотник! — гневно загромыхал Черниченко, подходя к шалашу Павла. — Кто же стреляет по тетереву, с которым другой нос к носу стоит, а? В таком случае нужно или обоих бить сразу, или ни одного.
— Другого нельзя было, токовик другой.
— Ну и что? Нашелся бы завтра тетерев первым прилететь.
— Ладно, — умиротворяюще сказал Рогожев. — Хватит с тебя и одного. Не жадничай.
— Почему одного? — удивился Черниченко. — Я двух добыл. Во, гляди!
Словно выжимая штангу, он поднял в каждой руке по тетереву. И, прикурив от зажженной приятелем спички, спросил:
— Ну что? Домой потопали?
— Придется. Мне, сам знаешь, на смену заступать.
Поселок лежал внизу, под ногами. В домах кое-где уже зажгли свет, а уличное освещение дежурный электрик не торопился выключать. Многосвечовые лампочки уличных фонарей казались стекляшками, отражающими чужой свет. В небе над хребтами, подступавшими к поселку с востока, разгоралось спокойное и ровное зарево — солнце должно было вот-вот выкатиться из-за сопок. В ожидании этого оба, не сговариваясь, замедлили шаг.
— Кажется, и денек же будет! — с сожалением — ему предстояло лезть в шахту — сказал Рогожев.
Черниченко согласно наклонил голову, не спуская глаз с седловины между сопками, откуда ожидал появления солнца. И дождался. Слепящий луч стегнул по глазам, заставив опустить их, ударился в край продавленной полозом тракторных саней колеи под ногами и рассыпался по насту многоцветными искрами.
— Ух ты! — вырвалось у Рогожева, он даже зажмурился на мгновение. Из-под ладони восторженно оглядел как-то сразу потеплевший мир, вдруг ставший живым и трепетным до самой крохотной ледяной звездочки и каждой хвоинки, впаянной в наст ночным приморозкой. Потом перевел взгляд на поселок внизу, сказал решительно:
— Ну, давай, давай. Двигай.
Некоторое время шли молча. Молчание нарушил Черниченко:
— Весна ведь, брат, весна! А?
— Весна! — радостно выдохнул Рогожев и неожиданно вспомнил:
— Так как же с этим парнем, с Бурмакиным?
Черниченко пожал плечом, отчего ружейный погон пополз вниз.
— Не понимаю, чего ты все-таки от меня хочешь? Я-то при чем?
