(там, кроме основной массы книг, издавались и "ведущие" толстые журналы, перешедшие из бывшего издательства "Червоний шлях"), — как-то особенно оживленно, даже весело. Это как раз Лившиц первым начал проводить широкие, открытые для нештатных сотрудников, совещания-летучки, а в коридоре у двери его кабинета каждый день появлялся свежий номер стенгазеты, посвященный "ляпам" в газете и журналах, под недвусмысленным заголовком "Только бить!".
У себя в кабинете Лифшиц поставил шахматный столик. Сам Боба в шахматы не играл, но считал, что шахматная доска в кабинете — это тоже один из путей привлечения авторов. И действительно, столик никогда не пустовал: всегда сидели возле него двое шахматистов в окружении трех-четырех болельщиков. Условие было такое: играть молча, своих чувств вслух не выражать, нецензурно не ругаться, — Боба в это время сидел за своим столом и правил столбцы очередного номера газеты. Проигравший обязан был писать передовицу для ближайшего номера: писание передовиц журналисты считают карой небесной.
Приемных дней у Бобы Лифшица не было: как некогда Блакитный, он принимал всегда и всех.
Когда же порой возникало какое-нибудь недоразумение, кого-то из литераторов несправедливо чернила критика, кого-то из "попутчиков" безосновательно обидели, какая-нибудь угроза нависала над одним из журналов или еще что-нибудь в этом роде — Боба надевал свой макинтош, звонил Фусе Фуреру, и они вдвоем отправлялись в редакции или по инстанциям — разбираться и помогать торжеству справедливости.
Были они принципиальные, твердые и смелые товарищи, "щедрые меценаты" — Лифшиц и Фурер.
Впрочем, смелость эта была в решении вопросов общественного порядка, в личной жизни Боба был не так уж храбр: он боялся собак, ночью предпочитал ходить компанией, всегда оглядывался на форточку — как бы не простудиться. Вспоминаю еще такой случай. Встречали мы Новый год, как всегда в Доме Блакитного. За одним из столов сидели Боба, Фуся, Вишня и знаменитый клоун и акробат Виталий Лазаренко — он был завсегдатаем Дома Блакитного, а с Вишней и Йогансеном, которые писали для него украинский репертуар, дружил. Виталий, конечно, не мог изменить своему клоунскому нраву и, когда пробило двенадцать, потихоньку вынул пугач и выстрелил под столом. Боба с перепугу упал в обморок.
Фуся Фурер был ничуть не "слабее" Бобы Лифшица. Газета его издавала не менее десятка разных журналов для села. Был он членом ЦК партии. Всегда выдвигал и проводил в жизнь какие-нибудь новые идеи: то это был выпуск нового журнала, то создание нового театра, то организация систематических постоянных выставок художников, то федерирование на советской платформе всех антагонистических литературных объединений и так далее — без конца. Изобретение чего-нибудь нового и осуществление его — это была Фусина страсть. И среди постоянных выдумок было немало действительно примечательного.
