— Не. Я сейчас уже выхожу.
— А сколько лошадиных сил у твоей машины? — начала уже подмерзать в остывающей воде Шила.
— Сто двадцать лошадиных сил? Мне это ничего не говорит, — с недоумением обсуждала она покупку подруги.
— Что это такое вообще — лошадиная сила? — спросила меня, уже покончив и с подругой, и с ванной, стоя на кухне в халате. Я уже пустил немецкую прохладу по венам и налил Шиле тоже.
— Ну, это единица измерения мощности автомобиля, — смотрел я на четверку, украсившую торт. Я не знаю, почему именно лошадиная? Почему не дали имя какого-нибудь человека. Как, к примеру, сила трения в ньютонах, сила тока в амперах, с таким же успехом можно было бы измерять силу машины в Поддубных.
— Ага, а чувство юмора в Ильфах и Петровых.
— В Ильфах мне нравится. А красоту в чем? В Мэрилинах Монро?
— Здесь мнения в каждой стране свои. С любовью проще. В Ромеах.
— Почему не в Джульеттах?
— Мне это будет напоминать о твоей подруге.
— Пожалуй, ты прав. В Джульеттах лучше будет измерять потерянное время. Это, кстати, она и звонила.
— Я понял. Зачем же так долго болтать, зная, что оно будет потеряно?
— Вопрос не по существу.
— Разве я назвал ее существом? — Никогда не нравилась она Артуру.
— Я протестую.
— Протест отклонен.
— Она поднимает мне самооценку. Внушает мне позитив. И вообще, ты же не думаешь о потере времени, когда сидишь в инете или смотришь ТВ.
— Ты права, не думаю. Что у нее новенького?
— Как люди меняются, просто диву даюсь. Такая девочка была домашняя, в музыкалку ходила, на фортепиано. Как и все нормальные девочки сочиняла стихи, сочиняла в стол, пока не вышла замуж. Муж купил новый стол, и стихов не стало.
— Разве она не развелась?
— Да, но стол остался.
— Может, ей стоит его выкинуть? Стол.
— Тогда и машину, и квартиру, и ванны, и собачку, и маникюр. Вряд ли она захочет. В основном она довольна своим настоящим, но иногда, конечно, ей хочется крикнуть: «Довольно! Сегодня хочу другого…» «Неужели ты не слышишь, что это я говорю тебе, Артур?» Здесь появляется голос, он слишком долго не был на улице, он вырывается из груди, где так нудно томился и рисковал скиснуть, стать ряженкой. Голос встает на задние лапы и смотрит вокруг, потом, смело ступая по асфальту из нот, которые для него проложили композиторы, идет свободно и легко. Тысячи нот подхватили его, своего вождя, подняли вверх и понесли вперед. Что это — бунт или маленькая революция? Шила пока не готова была выступать открыто.
