— Ты чего это, а? Ты чего, дурак, что ли? — растерянно залепетала Лариса. — Горячо же.
— Да ну, он теплый, я сильно разогревать не стал, — возразил Костик. — Сметаны положить?
— Ты что, собрался жрать на моем животе? — возмутилась Лариса и сделала попытку привстать. — Извращенец! Я тебя о чем просила?
— Это те, которые в видаке, извращенцы, сразу с десерта начинают, — сказал Костик. — А я все по-человечески делаю. Вот сначала первого похлебаем — я что-то в обед его плохо поел. А сейчас борщок настоялся, в самый раз. Ну, открывай ротик-то! Вот, ложечку тебе, ложечку мне, ложечку тебе, ложечку мне.
Ошарашенная Лариса молча водила широко открытыми глазами за ловко шмыгающей в руке мужа ложкой: от тарелки к ней в рот, снова в тарелку и в рот себе, снова к ней, снова к нему…
Скоро тарелка опустела.
— Ну как, вкусно? — Костик заботливо слизнул с губ Ларисы остатки борща, чем привел ее в трепет. — Лежи, лежи, я за котлетами пошел.
— Горчицы не забудь прихватить, — грудным голосом сказала ему в спину Лариса и счастливо улыбнулась.
Котлет они поели, уже просто сидя рядышком на постели и болтая о всякой чепухе.
— Ну, теперь можно и о сладком подумать, — сказал, наконец, Костик. — Только, Ларисочка, у нас ничего, кроме халвы и малинового варенья, нет. А оно совсем жидкое. Стечет с тебя все, на фиг, и только постель перепачкает.
— Ты у меня и так самый сладкий! — пролепетала Лариса и прижалась к нему голой, но чистой и теплой, ничем не перепачканной грудью. — Иди ко мне скорее! Ну как, как… Как всегда — бутербродиком! Мне так нравится…
