— Ты карту хорошо знаешь?
— Знаю, товарищ генерал.
Командующий отдернул занавеску. На карте в разных местах теснились синие и красные кружки. Тонким, как газырь, пальцем генерал указал на одно не обведенное карандашом место.
Это была поросшая кустарником безымянная высотка, какие нередко встречаются на юге Таманского полуострова.
— А знаешь, что здесь засел вражеский корректировщик?
— Знаю, товарищ генерал.
— Много вреда он нам причиняет.
— И это знаю, товарищ генерал.
— Ты, я вижу, вроде Кодской Нины, знаменитой гадалки, все знаешь! — усмехнулся генерал и снова поглядел ему в глаза. — Но одного ты не знаешь, Вашаломидзе… Пробовали мы этого корректировщика выковырнуть артиллерийским огнем… Потом два раза посылали людей — не дошли до пригорка.
— Так ведь не каждый же кувшин разбивается у реки, товарищ генерал.
Генерал окинул Вашаломидзе быстрым взглядом, потом улыбнулся и сказал:
— Ну, раз так, угощу я тебя нашим гурийским вином. — Он достал с полки кувшин, наполнил стакан темно-красным вином и подал Вашаломидзе.
— За ваше здоровье, — сказал Ладо и осушил стакан.
— Ну что? Хороша гурийская «изабелла»?
— Каким-то лекарством отдает, товарищ генерал. Леселидзе рассмеялся:
— Что же ты ее бранишь, братец! Я ведь денег с тебя не прошу.
Ему все больше нравился этот прямой и храбрый человек.
— Вот кончится война, приеду к тебе в Имеретию, и тогда посмотрим, каким ты угостишь меня вином.
— Пусть врагу не поздоровится от встречи с вами, товарищ генерал, а к нам добро пожаловать!
— Ну, задание тебе известно. Товарищей подбери сам. Главное — снять корректировщика и удержать высотку до начала нашей атаки. Хорошо бы сегодня ночью. Успеете подготовиться?
— Успеть-то успеем, но лучше утром пойти, товарищ генерал. Ночью фашисты пугливы, их так просто не возьмешь.
— Понятно, товарищ Вашаломидзе, — одобрил генерал. — Действуйте.
Выйдя из блиндажа, Вашаломидзе услышал его голос. Генерал кричал кому-то в темноту:
— Принеси мне другие сапоги! Извел меня этот проклятый скрип.
Поздней ночью группу Вашаломидзе на штабной машине доставили к переднему краю.
2
Когда погиб Чвениа и Вашаломидзе, раненный в бедро, остался на безымянной высоте один, он понял, что дело плохо. До этой минуты он видел только опасность смерти. Но, может, потому, что крохотная надежда на спасение продолжала делать еще свое доброе дело, на душе у него было спокойно. А может быть, в пылу боя у него не было времени пожалеть об уходящей жизни.
