Клинок без ржавчины | страница 82
«Довольно, дочка, а то соседи засмеют: только вчера, мол, привели невестку, а сегодня уже веник в руки дали».
Ладо поспешно открыл глаза, чтобы дымные окопы снова встали между ним и тем двором с чинарами.
Дом Вершининых стоял на берегу небольшого озера. Из окна каморки был виден лишь заброшенный причал, ежевика, ползущая по изгороди, да уголок маленького кукурузного поля. Даже в долине Риони Ладо редко доводилось видеть такие жилистые стебли кукурузы. Надземные корни были похожи на могучую пятерню. А какие высокие стебли — до верхнего початка едва дотянулся бы рослый человек.
Ладо был целыми днями один, и, когда ему становилось очень тоскливо, он, облокотившись на подоконник, искал глазами стебли с четырьмя початками или следил за птицами, которые с веселым гомоном кружились над полем и клевали кукурузу. Среди дня мальчишки плескались в озере. Они так обгорели на солнце, что тела их были похожи на головешки.
Как-то мимо причала прошли два немецких солдата. Кители на них были расстегнуты. По пути они собирали ежевику. Ладо показалось странным, что они так беззаботно шагали в его сторону. Должно быть, такое чувство испытал бы охотник, увидев вдруг на своем дворе резвящихся волков.
«А ты лежи тут и любуйся своей молодой хозяйкой», — кольнуло у него в сердце.
— Достань мне хорошую палку, — сказал он в тот вечер Марии.
— Встать торопишься?
— Пора мне, Мария, в дорогу собираться.
— А как же нога?
— Уходить все равно нужно. Поковыляю недельку по комнате, привыкну.
— А если рана откроется?
— Ну так что ж? Опять меня будешь лечить. Правда, Мария?
Девушка не ответила.
— Что же ты молчишь? Будешь лечить?
Жаркий румянец залил ей лицо и шею. Потом она вдруг побледнела и тихо, еле слышно сказала:
— Нехороший ты. Ждешь, чтобы я первая сказала: «Люблю».
Сердце Ладо сжалось от этого неожиданного признания.
— Мария!.. — сказал он и взял ее за руку.
Она медленно наклонилась и так доверчиво положила голову к нему на грудь, что он забыл обо всем на свете. Не помнил, как поцеловал ее. Она быстро отвела ладонью его губы и сказала, вся дрожа:
— Нет, нет! Я сама… сама…
Прикоснулась к его щеке по-детски сжатыми губами и убежала.
Наступил вечер. В наплывающих черных тучах поминутно сверкали молнии. Быстро приближались раскаты грома. В каморке стало душно. Ладо раскрыл дверь и сел на пороге.
Раскаленный от дневного зноя песок все еще дышал жаром. На деревьях у озера не шелестел ни один листок.
Вдруг где-то в темноте Мария произнесла его имя. Он прислушался. Мать и дочь говорили о нем. Их не было видно, они сидели на лавочке в палисаднике, но, когда гром утихал, было слышно каждое слово.