— Теперь твой заведующий складом тоже, верно, на фронте, парень.
— Куда ему! Он хилый, не поймешь, в чем душа держится, кто пошлет такого на фронт! Мы с ним на пирушке повздорили. Стали петь песни. Пока он был трезв, сидел и молчал, а выпил два рога — и начал визжать, словно его режут. Ни голоса у человека, ни слуха. Тут я нарочно затянул одну забытую, старую песню «Сказал Соломон…». Думаю, может, хоть теперь отстанет от нас. Но ничуть не бывало. Орет да еще пальцами перебирает по горлу, чтобы с дрожью получалось. Тут смех меня одолел. Перестал я петь, и другие замолчали. А он обиделся и давай меня ругать. Я слово скажу — он мне два. Так слово за слово, дело до того дошло, что пришлось нас разнимать. Ничего особенного не было, да человек-то он злопамятный: вдруг в самом деле обидит мою мать… Сам знаешь, что такое виноградарское звено без мужчины…
— А отца у тебя нет?
— Как же, есть! Он у нас богатырь, двух таких, как я, одолеет. Только он сейчас на строительстве дороги работает.
— Бедные женщины! Теперь им приходится и за себя работать и за мужчин. Нелегко им…
— Да, нелегко, — со вздохом проговорил он и задумчиво опустил голову, словно не радуясь своим мыслям.
Пока я с ним разговаривал, Голиков успел побриться, и даже выкупался в озере, и, заметно повеселев от этого, подошел к нам, натягивая на мокрое тело чистую рубаху.
— Ну, товарищ грузин, угощаешь сухумским табачком? — сказал он моему собеседнику, присев на корточки перед ним.
— Пожалуйста… Только это не сухумский, а из моей деревни, — ответил Ладо, протягивая Голикову вместительный кисет из черного бархата.
Оторвав от газеты изрядный кусок, Голиков принялся сворачивать цигарку, и только тогда Ладо увидел, что на левой руке сержанта не хватает двух средних пальцев.
— В бою потерял? — спросил Ладо, не отрывая взгляда от изуродованной руки Голикова.
Сержант усмехнулся:
— Нет, браток, девушки на гулянке откусили.
Я заметил, что этот шутливый ответ немного обидел Ладо — он с легкой укоризной посмотрел на сержанта и все же спросил о том, что, видимо, давно волновало его:
— Сколько ты фашистов убил?
— Двух… Во время керченского десанта, — не сразу и уже не так бойко ответил Голиков, словно опасаясь, что его боевой счет покажется слишком маленьким этому строгому парню.
Но Вашаломидзе одобрительно кивнул головой:
— Хороший счет, ей-богу. Если каждый из нас по два фашиста убьет — войне скоро конец.
— Ты правильно рассуждаешь, парень, — сказал Голиков и внимательно оглядел его. — Вижу, из тебя хороший солдат получится… Только вот бороду надо сбрить, а то люди подумают, что ты в монахи собрался. Садись-ка сюда. У меня бритва острая, как раз по твоей щетине.
