Клинок без ржавчины | страница 50



— Раньше надо было думать.

— Не учи меня, ради бога! Ничему уже не научишь, поздно, — с такой болью сказал он, что я невольно пожалел о своих словах.

— Помоги мне, парень.

Я понял, о чем он просит — легкой смерти себе ищет.

Я растерялся — мне и в голову ничего подобное не могло прийти. Я солдат, а не убийца. Я никогда не стре лял в безоружного, связанного человека. Так на что же он меня толкает, недоносок поганый.

Кажется, он догадался, о чем я думаю. Он снова посмотрел мне в глаза и сказал:

— Я недавно туда перешел. Два месяца в лагере продержали и только позавчера погнали в лес на работу. Ничего я не знаю. Ничем я не могу помочь нашим.

Нашим?!

Можете представить себе, как это слово поразило меня.

Это кого же он назвал «наши»? Тех, кого предал?

— Какой дьявол тебя туда затащил? — спросил я.

— Правду говоришь — дьявол. Обида разъела мое сердце… в тридцать седьмом родных моих угнали в Сибирь, там они и погибли. С того времени не стало мне покоя…

— И ты потому оплевал все иконы и кресты? Хорош! У моего товарища тоже отца забрали, а он на Халхин-Голе геройски погиб.

— Верю, да видать я не из того куска железа. Злоба ослепила меня.

День выдался пасмурный, вокруг было тихо, спокойно, и просто не верилось, что за каждой скалой, в каждой расщелине, за каждым камнем притаились нацеленные друг на друга пушки, пулеметы, винтовки и в любую минуту может начаться светопреставление. Только в такой тишине и могла родиться в моей голове нелепая мысль.

— Может, простят тебя, — вырвалось у меня.

И снова я услышал его ужасный смех, от которого мне стало не по себе.

— Нет, не простят, — сказал он. — Да и не хочу, чтобы простили. Ничего уже не хочу. Думал, уйду к ним и успокоюсь… не вышло. Только сам себя замучил. Надо было знать, что изменник не мститель, а только подлец…

Какое-то мгновение я еще сомневался — может, он хитрит, играет на моих чувствах и хочет разжалобить меня. Но после этих слов все мои сомнения рассеялись — я понял, что человек этот дошел до последней черты, за которой уже нет ни игры, ни хитрости, ни расчета.

— Надо же было с тобой встретиться, — сказал я и пожалел себя, как самого последнего неудачника.

Он приподнялся, оперся локтями в землю и в упор посмотрел на меня.

— Послушай… если тебе самому трудно, дай мне мой автомат… оставь в нем одну пулю… и дай!

«Как постигнешь чужую душу! — подумал я. — Может, он и вправду хочет перехитрить меня? Одной пули и для меня достаточно».

Он и это прочитал на моем лице.