Гогуа нагнулся, раздвинул руками колосья.
— Погляди-ка, Закро, кое-где и тут попадаются камни. Скажи женщинам, чтобы расчистили поле перед комбайном, а то у нас ни одной целой деки не останется!
— Ладно, скажу, Климентий.
Они поднялись на пригорок у Соленого озера. Оглушительный стрекот кузнечиков стоял вокруг. Порой слышалось клохтанье перепелок. Из-за долгой засухи в Шираки в этом году было мало перепелов, и мальчишки-пожарники ходили за комбайном с разочарованным видом.
— Это ведь здесь Габидаури бросил серп, когда ты одолел его, Закро? — спросил Гогуа.
— Ты-то как можешь помнить об этом? Небось пешком под стол ходил в ту пору, — быстро ответил Надибаидзе.
Верно, мальчишкой я был, а все же очень хорошо помню, как Габидаури зацепился за куст ежевики и растянулся посреди поля…
Надибаидзе тепло улыбнулся.
«Хороший человек наш Климентий! — подумал он. — Всегда-то припомнит, кто чем в молодости отличился».
Гогуа уехал. Захарий присел в тени, и воспоминания — полусон, полуявь — окутали его.
До сих пор помнили в деревне состязание Надибаидзе со знаменитым жнецом — мачхаанцем Вано Габидаури. Да и как не помнить?
Прославил себя Захарий молодецкой работой. Что в сравнении с этим любое удальство на охоте, в джигитовке, на пиру?
В старину в Шираки лучшие жнецы славились наравне с непобедимыми борцами. Только слава жнецов была долговечнее потому, что дело их считалось более трудным.
Вано Габидаури мог сжать в день шестнадцать копей, и после такой работы у него еще оставалось достаточно силы, чтобы навалить снопы на арбу и отвезти на гумно.
В тот год немало искусных жнецов вызывали на состязание Габидаури, но все они были посрамлены мачхаанцем.
Габидаури сообщили, что молодой Надибаидзе петушится и равняет себя с ним. Мачхаанец в ответ улыбнулся: «Что ж, и муха жужжит, а меду от нее не дождешься!»
И тот и другой были рослыми, крепкими молодцами, только у более молодого Надибаидзе опыта в работе было меньше.
В то утро Захарий взял с собой из дому только вымоченный в крепком уксусе чеснок, чтобы на весь день приглушить жажду.
Габидаури дожидался его у края поля.
— Начнем? — спросил Надибаидзе.
— Начнем, — ответил Габидаури, снял с плеча маленький пестрый хурджин, с силой размахнулся и швырнул его в поле.
На том месте, где упал хурджин, жнецу разрешалось сделать первую передышку. Расчет Габидаури был прост: закинуть хурджин подальше, чтобы с первого же захода утомить соперника и оставить его позади. После этого Захарию не оставалось бы ни минуты времени для отдыха. Это был испытанный прием Габидаури.
