А через три недели, когда обучение ястреба было закончено, дед вышел в поле, прихватив с собой Гоголу и старшего внука. Они волокли по траве длинную веревку. И когда вспугнутый перепел подымался на крыло, ястреб срывался с руки деда. Перепел в страхе падал на землю и неподвижно замирал. И тут его накрывали сеткой — хелбаде, а то и просто брали руками.
…Чтобы не мешать мальчикам, Гогола отошла в сторону.
Все произошло в одно мгновение: тяжелый залитый жиром перепел неохотно поднялся в воздух, стремительно налетел ястреб, и не успели мальчишки опомниться, как ни того, ни другого уже не было в небе.
— Унес, разбойник! — сказала Гогола незадачливым охотникам.
— Видно, унес, — огорченно согласился мальчик в красной майке.
— Шапку надо было подбросить, — сказала она. — Испугать разбойника. Вот и успели бы взять перепелку.
Обогнув озеро, Гогола вышла на старую аробную дорогу. Из-под ее ног, словно искры от горящего полена, брызнул целый рой каких-то пестрых жучков и букашек. Вдали показалась силосная башня буйволиной фермы. До нее не больше двух километров. А если пойти напрямик, стерней, — то еще ближе. Но Гогола боялась порвать чулки и некоторое время шла по дороге. Вдруг она присела на траву, оглядевшись по сторонам, бережно сняла чулки, снова надела туфли и быстро зашагала по жнивью.
Жесткие, сухие стебли царапали ей ноги.
Ночная пахота — дело нелегкое, к тому же не ладилось с освещением: на рассвете обнаружились огрехи, и до прихода сменщика Левану пришлось немало повозиться.
Вернулся он домой усталый и только сел завтракать, как прибежали соседские ребята и рассказали, что видели у Соколиного оврага выводок фазанов. Ребята захлебывались от волнения, и Леван не утерпел, снял со стены ружье, сунул в карман десяток патронов и вышел из дому.
Время близилось к полудню, было жарко, на улице ни души, лишь кое-где старухи под тенью деревьев вязали пестрые шерстяные носки. У водоразборной колонки Леван наполнил флягу и двинулся дальше. Проходя мимо узкого переулка, обсаженного гранатовыми деревьями, он услышал женский голос:
Барс, убитый в стычке барсом,
Над волнами Бусни-чала…
Белую твою рубаху
Кровью кто окрасил алой?
Чья безжалостная пуля
В сердце чабана попала?
Я б оплакала героя —
Да замужней не пристало!
Видно, певица была одна, потому что пела она свободно, смело, как поют лишь в лесу или в безлюдном поле, изливая в песне свои сокровенные думы. Песня доносилась из-за высокой изгороди, и Леван никак не мог вспомнить, чей это двор.
