Я засунул руку под подушку и вытащил автомат. Еще там лежала какая-то потрепанная книга с заложенными между страницами фотокарточками и письмами. Пока я рылся под подушкой, голова спящего беспомощно перекатывалась из стороны в сторону, да и весь он был словно неживой. Мешок, набитый мокрым тряпьем.
— Принесите воды, — сказал я старику. Он принес из кухни полную кружку. Я вылил воду на голову спящего. Он что-то промычал, скрежетнул зубами и медленно перевалился на другой бок.
— Набрался, — громко сказал я старику. — Что же теперь делать? Я думал, что своим ходом его погоню… Придется тащить. Веревка у вас найдется, Василий Андреевич?
Старик принес веревку, и мы не торопясь связали спящему руки и ноги. Потом старик вышел на улицу. Я попросил его выяснить обстановку, прежде чем мы двинемся в путь.
Проснулся он внезапно. Я разбирал его вещи, и то, что мне казалось нужным, — документы, письма, какие-то значки, — рассовывал по карманам, как вдруг почувствовал, что он смотрит на меня. Я обернулся. Он смотрел на меня молча, совершенно тупым, бессмысленным взглядом, и, что больше всего удивило меня, — в его широко открытых глазах не было ни удивления, ни страха.
Я понял тогда, что в сущности парень этот еще спит, и то, что он не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, и то, что у его изголовья стоит незнакомый человек, — все это кажется ему жутким сном.
Он закрыл глаза, но тотчас же ресницы его дрогнули, и он снова посмотрел на меня. Теперь его глаза глядели испуганно и были полны беспокойства.
— Тихо! Ни звука, — сказал я ему по-грузински.
— Кто ты? — спросил он.
Я видел, что он уже окончательно пришел в себя, и прямо сказал:
— Я сержант Красной Армии Ладо Вашаломидзе. Пойдешь со мной. И без фокусов, понимаешь?
— А ты сперва развяжи мне ноги, потом приглашай на прогулку, — сказал он.
Меня удивило, как он отнесся к моим словам — как будто бы успокоился и даже пробует шутить. «Что такое?» — подумал я.
Мне не раз приходилось брать «языков». Обычно человек в таком положении, вот так связанный по рукам и ногам, либо угрюмо молчит, либо задыхается от бессильной ярости, а чаще смотрит на тебя жалкими, затравленными глазами. А этот…
Я развязал ему ноги.
— Садись, — сказал я. — Будем одеваться.
Он послушно сунул ногу в сапог, который я ему подставил, и вдруг спросил:
— Ты вправду сержант?
— А тебе не все равно? Давай другую ногу и заткнись.
Вошел старик.
— Проснулся? — сказал он. — Вот и хорошо. Мешок с воза — кобыле легче. Давайте побыстрее!
