Но он тотчас опомнился и закивал головой с невероятной почтительностью. Теперь он был опять сама сладость.
— Великая, великая честь, — прошептал он. — У нас есть тут памятная книга. Ее можно было бы назвать золотой, но что поделаешь — скромность не позволяет. Мы люди маленькие. Впрочем, надеюсь, вы, пан адвокат, снизойдете и не откажетесь поставить свою подпись. Да как же иначе! Прошу прощения, если снова докучаю, но я, мне кажется, не расслышал вашей фамилии. Можно ли спросить, с кем имею честь, кто наш благодетель?
Автор на минутку задумался, но, должно быть, не нашел причины, мешавшей ему назвать свою фамилию.
— Я адвокат Гроссенберг, — сказал он, — Адам Гроссекберг.
— Гроссенберг? — повторил хозяин с прежним недоверием и так, словно пытался что-то припомнить. Но, должно быть, ничего не припомнил. — А как же! А как же! — с притворной почтительностью защелкал он языком. — Знаменитая и уважаемая во всей Варшаве фамилия. Кто не знает. Разрешите мне почтительно откланяться и уйти со сцены. Весьма, весьма рекомендую наше "чинзано". Не думайте, оно не местного разлива. Его привозят в бутылках. А это большая разница. Но не смею больше мешать, ухожу, ухожу.
И, волоча по земле газету — вечерний бульварный листок, — он на пальчиках и почти задом стал пятиться к порогу ресторана, где и скрылся. Шепоток его еще какое-то время висел в зное, в душном безветрии сада. Все вокруг по-прежнему было погружено в дрему. Вдруг мужчина в панаме повернулся боком, изменив положение ног. Он глянул из-под панамы на автора.
— Штайс! — сказал он доверительно.
Автору, которому все это напоминало надуманную экзотику, какие-то книжные чары, показалось, что он недослышал.
— Простите, что вы сказали?
— Я сказал, Штайс. Так его, — он показал большим пальцем на дверь, — так зовут хозяина этой дыры. Этого монстра, который только что перед вами крутился. Разве это не удивительно? Штайс, именно Штайс! Ведь в таком месте, как это, хозяин не должен и не может зваться Ковальским или Квасневским. Разве я не прав? Странный тип и, хочу вас предупредить, весьма сомнительный. Я подозреваю его в самом скверном. Не правда ли, он весьма подходит к этому заведению? Догадываюсь, о чем вы думали, когда сюда вошли. Бьюсь об заклад, я даже точно знаю, что вам напомнил этот театрик. Я видел, как вы чуть ли не пощупали его руками.
Зеленоватые глаза незнакомца едва виднелись из-под опущенных полей панамы. Эти поля бросали тень — из-за отсвета листьев тоже зеленоватую — на все лицо.
