— Что-что, простите? — невольно спросил он.
— Ничего, — ответила женщина, — я немного заикаюсь. Вы ведь, наверное, редактор, не правда ли?
Ее серые глаза глядели удивленно и вопросительно, как бы обещая, что вот-вот сейчас начнется какое-то удивительное веселье. А голосок был на редкость тонкий — словно бы серебристый лепет маленькой девчушки. Должно быть, в этом заплывшем жиром горле осталась только крохотная щель, с трудом пропускавшая воздух. Нечто наподобие отверстия флейты.
— Нет… — снова удивился автор. — Я адвокат.
Он стал обмахиваться шляпой, чувствуя, что лоб у него покрылся испариной. Ему показалось, что, как только он, быть может и без всякой нужды, назвал свою профессию, толстая, полуобнаженная хозяйка и официант обменялись испуганными взглядами. Глаза их в полумраке блеснули одинаковым блеском, словно зеленоватое стекло бутылок. Ему показалось также, что официант тотчас же перестал улыбаться, а вернее, стал улыбаться иначе, чем секунду назад. По-прежнему щеря свои почерневшие зубы, теперь он улыбался так, будто собирался ими что-то обгрызть, ну, скажем, какую-нибудь кость.
— Где угодно вам будет выпить вермута, здесь или в садике? — Голос у него теперь был иной, более скрипучий и куда менее вкрадчивый.
Автор почти не обратил на это внимания. Он помнил об истинной цели своего визита. Дом-сарай! И странное сооружение в форме раковины, которое он заметил еще с мостовой, сквозь ажурный купол одного из деревьев.
— В саду! В саду! — воскликнул он.
И, обмахиваясь шляпой, быстро вошел в открытую дверь, за которой был и свет, и желтизна, и зелень. И сразу его обдало жаром. Он не смотрел ни влево, ни вправо. Сойдя с крыльца, он пошел по дорожке, посыпанной гравием, который хрустел под подошвами. По сторонам мелькали садовые столики и разукрашенные солнечными бликами стволы деревьев. Его тянуло в глубину. Там маячило что-то, от чего он не мог оторвать глаз. Это было поразительно. Павильон! Павильон, перенесенный с какой-нибудь Суматры на берег Вислы. Сделав еще несколько шагов, адвокат остановился. "Конрад, Конрад", — повторил он вполголоса.
— А что там? Что бы это могло быть? — спросил он, указывая на необычное строение впереди.
Официант на своих дугообразных ногах побежал вслед за ним и теперь вздыхал за его плечом.
— А это, если изволите, наш театрик, — объяснил он.
И в самом деле. Перед ним, заслоненная с обеих сторон ветвями, возвышалась летняя сцена или эстрада, под деревянным резным навесом, напоминающим розоватую раковину. Это необычайно скромное и убогое строение было выкрашено когда-то малиновой краской, наполовину смытой дождями и выгоревшей на солнце. То тут, то там пласты ее отставали от досок и даже торчали торчком. Сценка напоминала небольшую продолговатую комнатку, возвышавшуюся на полтора метра от земля. На досках, по бокам, когда-то были изображены смеющиеся беззубые маски, но об этом теперь можно было лишь догадываться. Наверху еще была натянута заржавевшая проволока, по которой когда-то ходил — вероятнее всего, красный — занавес.
