"Спортивный"! Это еще ни о чем не говорило. Здесь могло быть какое-нибудь второразрядное общество любителей лодочного или, к примеру, байдарочного спорта. Но почему в глубине сада виднелся этот особенный, словно живым перенесенный с конрадовских страниц, театрик? Чем объяснялось его присутствие здесь?
Автор подумал, что, раз в саду стоят садовые столики, два из которых даже накрыты клетчатыми скатертями, вполне вероятно, что они ждут гостей или клиентов, и необязательно членов некоего общества любителей лодочного спорта. Может быть, вход в садик доступен и для обыкновенного прохожего? Может быть, его пустят туда и без клубного билета. Ему хотелось потрогать руками заинтриговавшее его строение, убедиться на ощупь, что это не сон. Но каким способом туда попасть? Домик с вывеской "Спортивный" был повернут фасадом к реке. Должно быть, к нему вела где-то тропинка. Однако берег был где-то очень далеко, внизу. Опустив взгляд, автор увидел в нескольких шагах от себя на краю мостовой крутые каменные ступеньки. Без перил. Ступенек было не меньше пятнадцати. Осторожным шагом, шагом человека, который входит в музей с невероятно хрупкими экспонатами, он спустился вниз, его встретило жужжание пчел. Трудно было понять, что они тут искали, какой нектар и где: поблизости росло всего несколько кустиков, но ни один не цвел. За кустами виднелась песчаная, желтая, поросшая редкой травой площадка. Тут внизу было еще душнее, чем на тротуаре возле моста. Стараясь не потревожить и не рассердить пчел, автор, раздвинув ветки кустов, вышел на песчаную равнину. Когда он, обойдя боковую стену "Спортивного", подошел к нему со стороны фасада, туфли его были полны песку.
Он увидел широко распахнутые двери. Ни надписи, ни вывески над ними не было. Прямоугольный кремовый фасад накалился на солнце, все вокруг дремало. С обеих сторон дверей виднелись по два закрытых окна с заляпанными известкой стеклами. Словно глаза, затянутые катарактой, с отчаянием слепого глядели они на Вислу, находившуюся теперь уже за спиною автора.
— Можно войти? — спросил он, поднимаясь по шатким ступенькам на крыльцо, и остановился у входа.
Он сразу же попал в тень, почти в полумрак, где едва заметно поблескивали лишь стоявшие на полках за стойкой бутылки. Перед ним было довольно просторное помещение, тонувшее во всевозможных оттенках коричневого цвета — красноватого, иногда золотистого, но больше всего темного. Это дешевой обивкой были отделаны стены. В баре находилось трое. За кассой, с края у прилавка, сидела полная женщина в белом муслиновом платье с огромным декольте, из которого выглядывал розовый бюстгальтер. В ее больших веселых глазах было удивление и вместе с тем какая-то необычайно лукавая игривость. Она словно бы приглашала вас взглядом принять участие в чем-то очень смешном, что вот-вот должно начаться. Женщина вязала на спицах, которые предостерегающе поблескивали, а иногда и позвякивали в ее руках. Что-то длиннющее, белое, то ли покрывало на кровать, то ли кружевная скатерть, свисало до пола с ее колен. У женщины была толстая, набрякшая шея, почти слившаяся с подбородком, могло показаться, что она страдает базедовой болезнью. Возле нее на стойке возвышался граммофон со старомодной трубою в форме огромной голубой лилии.
