По берегам Каспия. От Апшерона до Терека (с 25 фотографиями и картой) | страница 3

Молча поставив поднос, она ушла.

— Кушайте, — он пододвинул стакан, сильно ударил яйцом по столу и, очищая его, продолжал:

— Я тогда мальчишкой на этом самом промысле жил с отцом. Отец здесь материальным [5] служил. Жили мы тогда в землянках, как кроты, невода были маленькие, сажен по двести…

— А сейчас какие? — спросил я.

— Какая тоня; есть и по восемьсот и тысячу двести, ну, а меньше шестисот нет расчету строить.

Он взглянул в окно.

— Смотрите, снег, а ведь сегодня 11 апреля.

Я оглянулся: за окном падали крупные белые хлопья.

— Эх-ма! — он с досадой плюнул и на минуту замолчал.

Под окном стоил горец в тулупе и белой папахе.

— Да, — начал он снова, — льду тогда на промыслах не было, солили теплым[6] посолом, товар торопились убирать[7]поскерее и везли его морем в Астрахань. Железная дорога прошла здесь на моей памяти, лет тридцать назад, не больше.

Ну-те-сь! Стали наезжать астраханские промышленники, рыбаки появились на Тереке, на Тюленьем острове. Рабочий народ стал сплывать, все больше с Волги, из Саратова — молодцы ребята. Может, не интересно? — обратился он ко мне.

— Что вы, я рад послушать эту историю.

— Историю, — повторил он, — она была после, как «зеленые" разгромили и двадцатом году все промысла. Потом советская власть стала все восстанавливать. А тогда какая была история? Ну-те-сь, прошла дорога, и покатилась сельдь в Ростов и Украину. Стали промысла расти и крупнеть.

К двадцатому году в одном южном районе было до двухсот промыслов, сельдь тогда ловили по пяти миллионов пудов, посчитать на девять миллионов рубликов. Вот оно как разворачивалось. Только серо было! Теперь у нас посметреть — бетонные лари, каменные казармы для рабочих, под’ездная дорога, телефоны, электричество, — он усмехнулся и добавил, — радиум поставили и эту самую ме-ха-цию заводим.

В голосе зазвучала новая нота, и я подумал, что он не случайно исковеркал слово «механизация».

В окно постучали. Я оглянулся. Прямо под окном стоял рабочий-горец в тулупе и белой папахе.

— Дербент идем, наказывать будешь? — проговорил он, ища глазами заведующего.

— Нет, поезжай, — ответил он, подходя к окну, — там дадут, что надо, я по телефону передавал. Вы не хотите с’ездить? Полюбопытствуйте город и обратно, пока здесь нечего делать. Поезжайте!

— Ладно.

Быстро одевшись, я вышел из дома.

У крыльца стояла линейка, запряженная парой. Едва мы успели сесть, как лошади тронули и резвой рысью побежали по гладкой, без колеи, дороге.