По берегам Каспия. От Апшерона до Терека (с 25 фотографиями и картой) | страница 2
Идем к нему.
— В нашем деле самая лучшая тоня[3] на рассвете, когда сельдь подходит к берегу. Да вот еще на вечерней заре, а днем ее мало.
— Ночью совсем не тянете?
— Тянем иногда, но ночью она отходит вглубь.
— А вот на бакинских и ночью ловя г. — вставляет Ракаев.
— Это как бывает, — почему-то недовольным голосом отвечает Михал Михалыч, — разные сельди, и год на год не приходится, какая путина.
— Путина — это как бы период, — не то спрашивая, не то об’ясняя мне, замечает Ракаев.
Подходим к дому; Ракаев останавливается; видимо, он не считает для себя удобным пить чай в рабочее время и, обращаясь к заведующему, спрашивает:
— Михал Михалыч, сегодня в Дербент будете лошадь посылать?
— А тебе зачем?
Насчет поршня, ведь задрали цилиндр. Я ребятам хоть не мое это дело, говорил: надо быстро расточку сделать. А здесь ни инструмента у них, ничего.
— Заходите, — пропускает меня Михал Михалыч, — пускай посылают, но дороже трехсот за расточку не заплачу.
Мы входим. Обстановка походная, хотя заведующий живет на промысле круглый год и, кажется, служит здесь несколько лет. Табуретка, два стула, деревянный стол, вроде кухонного, покрытый клеенкой, на стене барометр и в углу покривившийся фикус.
На вешалке пиджак, бумазейная рубаха и кожан.
В открытую дверь соседней комнаты виднеется громадная кровать с горой подушек в ситцевых наволочках. Кто-то, очевидно хозяйка, ворочается и вздыхает.
— Пожалуйте сюда. — Он смахивает с клеенки крошки, переставляет большой бинокль со стола на окно и пододвигает табуретку. Снимаю шапку, пальто и сажусь около окна, напротив хозяина.
— Чаю-то даешь?
— Даю, даю, — послышался голос.
— Вы первый раз здесь? — обратился ко мне хозяин.
— Первый.
— Если б не сельдь, на этом берегу делать нечего. Песок, летом жара, а зимой холод.
— А давно стали ловить рыбу?
— Да ведь как сказать, — он сдвинул на затылок папаху и посмотрел в окно, — рыба тут спокон века водилась, только лов был одна ненормальность. Ловили горцы для себя сетями. Некуда ее было девать, к нам в Россию им не рука была отправлять — воевали тогда они с нами, — это я говорю про шестидесятые годы. Да и ватаг[4] тогда не было, ведь первые промысла здесь появились в 1885 году. Отец покойник, рассказывал мне, как построились промысла в Петровском и Дербенте. Сельдь тогда, можно сказать, губили; солили только крупную, — мелкую, пузанка по-здешнему, продавали по копенке за сотню, а остальную зарывали!
Полная пожилая женщина внесла на подносе два стакана крепкого чая, вазочку с мелко наколотыми кусочками сахара, хлеб и яйца.