– Он назвал меня фашистом, – сказал он спокойно.
– И все? – удивился Седой.
– Да.
– Точно больше ничего?
– Этого мало? – Убер поднял брови.
– Думаю, тебе нужно быть посдержаннее, – сказал Седой.
– Зачем? – удивился Убер. – Думаешь, я затем пошел в скины, чтобы быть сдержанным? Эй, чувак, стоять, сука! Готовься, сейчас я буду сдержанным.
– Большая сила – большая ответственность, – сказал Седой.
Молчание. Убер оглядел пожилого скинхеда, задумчиво почесал шрам на лбу. В глазах его появилось странное недоуменное выражение. Он переступил с ноги на ногу, покрутил головой. Казалось, эта мысль не помещается в его бритую, изуродованную шрамами упрямую голову. Но он все равно пытается ее там разместить – из уважения к Седому. Убер нахмурился.
– Ты сейчас серьезно? – спросил он.
Седой молча смотрел на него. Светло и строго, словно библейский апостол. И вдруг не выдержал, засмеялся.
– Да нет, конечно. Это ж из комикса.
– Блять, – сказал Убер. – На секунду я почти поверил.
– Но ты в следующий раз все-таки полегче. Это всего лишь слова.
– Да. – Убер кивнул. – Не стоит убивать за слова.
– Вот именно. – Седой потер лицо, потянулся. – Жрать охота! Пошли перекусим?
– Лады. А… – Убер замолчал, увидев в глазах Седова, что еще не все закончилось.
Человек поднялся. «Здоровый, – подумал Седой. – Но дура-ак».
Убер медленно повернулся.
– С-сука, – сказал человек. Выплюнул на ладонь сгусток крови и два зуба. – Ты мне… я тебя…
Он пошел вперед, набычившись. «Страшный, как пиздец».
– Чувак, спокойно.
– У-убью.
– Чувак, будем честны, это не «Вишневый сад», – сказал Убер. – Это всего лишь пиздюли. Не надо делать из этого трагедию.
Седой порадовался, что Убер говорит спокойно и насмешливо. Ни следа прежней ярости. Видимо, сегодня обойдемся без убийств. Это хорошо.
– Я твоих детей найду и расчленю, – сказал человек тихо и отчетливо. – На кусочки порежу, сука.
Убер ударил. Мгновенно, страшно и по-настоящему. Мужик подлетел и рухнул. Убер пнул его несколько раз.
Затем прыгнул сверху.
Седой только вздохнул и отступил, чтобы кровь его не забрызгала. «Убер в своем репертуаре». Мужика ему не было жалко. За некоторые слова действительно убивают. Он бы и сам убил за такое. Он вспомнил Еву – и печаль пронзила его насквозь. «Два раза бы убил».
«Только как мы будем разбираться с начальством станции? – подумал Седой. – Ох, черт. Как не вовремя».
3. Мы проебали караван
Петербург, разрушенный Катастрофой. Вдали возвышается поврежденный купол Исаакиевского собора. Мощные стволы лиан, проросшие сквозь камень под Медным всадником. Статую оплетают голые уродливые ветви. Разбитые и сожженные ржавые останки машин на площади. Все в густо-оранжевом свете. Скоро рассвет.
